Такая форма равенства делала человека полностью ответственным за свою судьбу, более того, эта ответственность распространялась не только на короткую человеческую жизнь, но и на судьбу существования человека в вечности, длящейся и после его смерти. Личность оставалась наедине с Богом. За свою судьбу она отвечала, но отвечала только перед Христом. Ничто человеческое больше не могло превратить личность в раба. Христианство давало личности свободу, но эта свобода была неотделима от ответственности и страдания.
В языческой религии страдания членов племени преодолевали жрецы. Только они знали, как нужно поступать правильно и какие ритуалы исполнять. Теперь преодолевать собственные страдания должен был отдельный человек, опираясь лишь на собственную веру.
Новый человек социализма представлял собой нечто прямо противоположное. Появилась новая каста жрецов, которая сняла с человека ответственность за его страдания и поступки. Только члены «партии-касты» знали, как человек должен себя вести для того, чтобы избежать страдания.
Социализм, казалось бы, брал на себя искупление человеком его первородного греха. Нет ответственности — нет и ощущения греховности или собственной несостоятельности.
На деле ситуация оказывалась совершенно другой. Первородного греха не совершали животные. Им неведомо чувство ответственности. За основную часть их поведения отвечает инстинкт — биологическая программа поведения, за рамки которой не в состоянии выйти ни одно животное, кроме человека.
Коммунизм лишил человека ответственности за свою собственную жизнь. Роль руководителя поведением отдельной личности взял на себя аморфный коллектив. Это было попыткой подмены свободы отдельной личности системой новых «идеологических инстинктов».
Христианское объединение личностей, ответственных перед Богом, незаметно подменялось сложно организованным муравейником, каждый член которого, точно так же, как и в муравейнике реальном, отвечал своей жизнью за сохранение раз и навсегда предписанного «идеологическим инстинктом» порядка.
Шла незаметная подмена Священной иерархии иерархией инстинктов.
Социализм оказался лишь одним из вариантов погружения человека в его животное «дионисическое» начало. Только инстинкты, в которые возвращали тоталитарные учения, были преимущественно не половыми, а стадными.
«Новый человек» социализма создавался для жизни раба, который во всем подчиняется функционерам от идеологии — адептам провозглашенной новой религии, обладающим абсолютной властью над своим же «новым человеком». Раб полностью лишен индивидуальной воли, он во всем подчинен хозяину. В идеале раб — это человек, полностью лишенный личности: послушная машина.
«Социализм, — писал Фридрих Ницше в самом начале века, — превосходит самый жестокий деспотизм в своем стремлении уничтожить человеческую личность, считая ее непозволительной роскошью природы».
Вот где кроется «дионисическая» тайна коммунистического учения.
Скрывается тут и сокровенный смысл понятия внушение в иных, скажем государственных, масштабах — такое внушение в любом случае будет направлено на низложение личностного начала в человеке. Внушаемое население — это население безликое, предварительно лишенное лиц. Тотальная внушаемость — это обезличивание в тотальных масштабах, зачастую полная невозможность выражения человеком собственной индивидуальности.
Вот где на самом деле таится синдром «страха ведьм» — страха перед «дионисическим» началом бытия. Ужас женского (возврат в «мать» — для раба спасительная ниша), миазмы снов и безумия оказываются страхом умереть при жизни, лишиться собственной индивидуальности — своего «Я».
Россия в лице СССР, в отличие от Германии, не проходила через возрождение языческих богов, но подданные этой коммунистической «империи зла» прошли не менее страшный путь: то был путь растворения личного начала в цивилизации антихриста.
70 лет такой цивилизации во многом определили особенность нашего отношения к себе, к собственной душе, а следовательно, и к наркотикам.
Взять, к примеру, психиатрию. Многие удивляются сегодня, почему Сталин своим распоряжением отменил развитие в СССР психоанализа и психотехники. Казалось бы, науки настолько же «материалистические», как и сам марксизм.