Из соседней комнаты опять раздались крики. Настоящая заварушка, синяки будут точно. А потом еще хуже: голос Большого Дэна стал тихим и отрывистым. Очень плохой знак. Карлотта знает. Как запах озона в воздухе перед ударом молнии, прямо перед тем, как напряжение скакнет вверх и пойдет ток.
Эразм построил специальное виртуальное пространство для нашего путешествия во времени. Оно походило на просторную уютную комнату с окном во всю стену, выходящим на Млечный Путь.
Миллиарды крохотных плотных частичек, из которых состоял Флот, роились медленнее скорости света, но в хроноскольжении все становилось быстрее – и страшнее. Как будто ты смотрел на Вселенную в ускоренной перемотке, зная, что назад повернуть не получится. Во время первых месяцев нашего расширенного настоящего мы улетели от спирального рукава галактики, где ютилось Солнце. Тот рой Флота, где находилось мое самоосознание, шел по длинной эллиптической орбите вокруг сверхмассивной черной дыры в ядре галактики, и мы наблюдали за Млечным Путем, который падал под нами облаком светящихся жемчужин.
Когда я не находилась в комнате, то посещала других путешественников во времени, а некоторые из них заходили ко мне. Мы были самоизбранной группой экстремальных путешественников и знали друг друга довольно хорошо. О, девочка моя, как бы я хотела рассказать тебе обо всех своих друзьях, решивших стать племенем добровольных изгнанников! Из них даже не все были людьми: я встретила парочку старейшин других видов и умудрилась с ними пообщаться на дружеской ноге. Тебе, наверное, такое покажется странным. Думаю, да. Исключительно странным. Поначалу я тоже так думала. Но эти люди (по большей части) и инопланетные создания (но и чужой может быть человеком) мне нравились, я их даже любила, а они любили меня. Да, любили. По какой бы причуде сознания мы ни стали хроноскользящими, она объединяла нас против стремительной тьмы за виртуальными стенами. Плюс… ну, мы стали последними в своем роде. Меньше чем за месяц пережили остальное человечество. Другими словами, сгинули даже наши призраки, если, конечно, мы сами не были ими.
Эразм слегка ревновал меня к новым друзьям. Он многим пожертвовал, отправившись со мной в путешествие, и, может, мне следовало больше ценить его за это. В отличие от нас, некогда биологических существ, Эразм поддерживал периодическую связь с реальным временем и с помощью собственноручно созданных протоколов знал, что изменяется в символах Флота и в его процессах мышления. Так, он мог рассказывать нам, чем сейчас занимается сверхразум – к примеру, какие виды вознес. Впрочем, с высоты нашей точки зрения, никто из новичков долго не протянул, и я однажды спросила Эразма, зачем Флоту вообще возиться с мимолетными существами вроде человека. Он ответил, что в перспективе обречен каждый вид, но это не значит, что можно убивать людей или же бросать их, когда всех надо спасти. Инстинкт сделал Флот моральным существом, чем-то большим, чем просто сборище самореплицирующихся машин.
И он же сделал Эразма не просто вложенным циклом сложных вычислений, а чем-то большим. В конце концов Карлотта полюбила его больше всех.
А пока годы и звезды рассыпались за нами, подобно пыли, – тысяча лет, сто тысяч, миллион, еще больше, и галактика повернулась, как огромное колесо. Каждый из нас уже давно примирился с тем, что мы – последние из наших видов, что бы ни подразумевалось под этим словом.
Если ты слышишь меня, девочка, то, наверное, хочешь спросить, что я нашла в этом глубоком колодце странности, почему вода из него показалась мне достойной. Ну, я нашла друзей, как уже говорила, – разве этого недостаточно? И любимых. Даже Эразм начал принимать человеческий облик, чтобы мы могли касаться друг друга, как люди.
Проще говоря, я нашла дом, Карлотта, пусть его природа и была необычной, – настоящий дом, в первый раз за всю свою жизнь.
Вот почему я так испугалась, когда он начал разваливаться.
В соседней комнате Эбби решила бороться. Сегодня прямо идеальный шторм – дурной нрав Дэна и чувство уязвленного достоинства Эбби взмыли на одинаковую яростную высоту навстречу какому-то немыслимому крещендо.
Но злость матери казалась хрупкой, а Большой Дэн – откровенно опасным. Юная Карлотта все про него поняла с самого начала, с того самого момента, как мама пришла домой под руку с этим мужчиной; поняла по его равнодушным глазам и заученной улыбке; поняла по тюремным татуировкам, которые он даже не потрудился скрыть, по хвастовству, которым прикрывал любой свой недостаток. Поняла по смраду от метлаборатории, химическому запаху, исходящему от него. Поняла по его друзьям, по унылым сделкам, которые Дэн заключал с какими-то темными типами в доме Карлотты, так как его съемное бунгало было забито подозрительными банками с техническим растворителем. Но самое главное, по тому, как он отмеренными дозами скармливал Эбби Будэн мет, чтобы та постоянно хотела еще, и по тому, как мать, будто покорная служанка, каждую неделю отдавала ему чек из «Уолмарта», где работала кассиром.