- А почему ты не пришел ко мне? - просто спросила Надя. Она никогда не умела кокетничать.
- Я собирался, но узнал, что к тебе прилетели дочь и её парень.
- Откуда...узнал?
- От нашего общего знакомого, конечно. Он всегда в курсе всего.
- Ах, да! Я готовилась к приезду ребят, а он как раз позвонил.
- Часто звонит?
- По-разному.
- Придётся его отвадить, - Родион сдвинул брови, а Надя, улыбнувшись, сделала то, о чём давно мечтала, - прикоснулась кончиками пальцев к этим бровям.
- Надя! - Родион моментально прижал её к себе и начал целовать. Хорошо, что пилот и штурман к ним спиной!
Он вложил в свой поцелуй всю накопившуюся тоску по ней, всё желание, и она всё поняла, отвечала, была такая же, как тогда, в термах и в отеле.
Он был другой. Теперь, когда ему посчастливилось снова сжимать её в объятиях, он понял, что всё намного серьёзнее, чем он мог даже представить. Всё очень серьёзно. Надя по-настоящему нужна ему; не на одну ночь, и даже не на тысяча и одну.
* * * * * * *
В понедельник Надя сама увозила в аэропорт Ульяну и Фреда, дождалась с ними посадки и вернулась домой уже ближе к вечеру.
Она ехала и думала о Родионе. В субботу, когда они «спустились с небес», он так и не выпускал её руку, пока они не расстались.
Они ни о чём не договаривались. Но Ульяна и Фред несколько раз повторяли, когда и во сколько улетают, разговаривая с Витей. То есть, теоретически Родион в курсе, что сегодня вечером она будет одна.
Это было странно и по-детски, но Надя загадала: если он придёт к ней сегодня, значит, у него к ней что-то серьёзное, и всё у них сложится.
А если не придёт сегодня, значит, он просто играет с ней, морочит голову.
Таким образом, Надя косвенно призналась сама себе, что их будущее в руках Родиона. И сама она полностью в его власти. Как он решит, так всё и будет.
Она приехала домой, сделала уборку (после сборов ребят всё было кувырком), сходила в душ, села пить чай.
Было около девяти часов, когда раздался звонок в домофон. Надя открыла, не спрашивая.
- Привет! Давно вернулась? - Родион вошёл в прихожую так, будто заходил туда каждый день.
- Привет, Родион! Часа два назад.
- Знал бы, пришёл бы раньше, - улыбнулся он и зашёл в комнату.
- Чай будешь?
- Обязательно, но потом.
- Потом, - повторила Надя, привычно слушая сердце, стук которого отдавался в ушах. - Хорошо, потом.
Глядя в глаза Родиона, она невольно сделала шаг к нему, и сразу очутилась в его объятиях.
Всё вернулось, всё было как тогда, впервые, когда они вошли в номер отеля. Они даже не разобрали диван сначала, быстро сорвали друг с друга одежду, Родион сел, потянув Надю за руку. Она послушно опустилась сверху, обхватила его за голову, слилась с ним, двигалась, прижималась.
А он, уткнувшись лицом в её грудь, ещё успел сообщить, что вот оно, счастье, и больше ничего не надо.
Потом они разобрали диван, Надя постелила, и Родион сказал, что не надо больше собирать диван вообще. Зачем? Если всё равно потом разбирать...
Они провели у Нади весь следующий день, и снова ночь, и только в среду утром поехали домой к Родиону. Надя заговорила, было, о работе, но Родион заявил, что если Витя обещал узнать и перезвонить, значит, так и будет. Потому пока он не позвонит, пусть Надя считает себя в отпуске.
Родион взял на себя все расходы, ездил с Надей за продуктами, и это его не тяготило, наоборот, было так по-семейному.
Они вообще не расставались. Все дни проводили в доме Родиона, а ночи у Нади, на диване, под «их» картиной. Если кому-то нужно было по делам, ехали или шли вместе.
Надя ухаживала за садом, вернулась к альпийским горкам. Они вместе искали красивые камни в окрестностях, привозили их на машине. Пока Надя возилась с горками, Родион сидел на веранде с ноутбуком или с книгами. Он всегда был рядом.
И он что-то сказал Малиновскому, судя по всему, потому что тот прекратил осаждать Надю звонками.
Прошло две недели, Витя так и не звонил, и они забыли о нём. Они оба привыкали жить в состоянии спокойного счастья.
Раньше Родиона хватало в любых отношениях очень ненадолго, прелесть первых встреч быстро исчезала, и он начинал тяготиться, стремится к свободе. Теперь же он чувствовал только, что ему совсем перестало нравиться одиночество, и он не стремился быть с самим собой. Он стремился быть с Надей, чем дальше, тем больше. И ужасно боялся, что это чувство исчезнет, пройдёт, и будет всё как раньше. Но «как раньше» не возвращалось. Он понял, что в его жизни наступил, наконец, новый этап, принципиально отличающийся от всех предыдущих. Конечно, его пугала зависимость, ведь она делала его уязвимым. Но так или иначе, изменить ход событий, повлиять на них как-то, он уже не мог.