Задумавшись, она не услышала, что говорит ей Малиновский, и опомнилась, когда увидела, как он протягивает ей лист бумаги с печатным текстом.
- Простите меня, Эрнест Леопольдович, я задумалась и не слышала вас. Что это?
- Прощаю, ибо вы оказались одной из тех немногих, кто с первого раза запоминает моё имя и произносит его без запинки, - улыбнулся он. - Родственники Кира Соломоновича предлагают вам заранее отказаться от притязаний на наследство и не приходить на оглашение завещания. Разумеется, не бесплатно. За некоторое вознаграждение.
О как! Интересно...
Надя откинулась на спинку стула и испытующе уставилась на Малиновского.
- Итак, вы предлагаете мне взять деньги, и мы не будем открывать чёрный ящик?
- Не я предлагаю.
- Скажите, Эрнест Леопольдович, только откровенно, вы сами как считаете, Кир Соломонович был достоин такого моего поступка? Даже если я не возьму денег, а откажусь просто так?
- Надежда Сергеевна...
Надя подняла бровь, продолжая удерживать его взгляд.
- ...конечно же, нет, - опять сдался Малиновский.
- Ну вот видите. Когда, во сколько и куда подходить на оглашение?
Он протянул ей лист, где были напечатаны дата, место и время, а заодно подсунул свою визитку.
- Если будут вопросы, звоните в любое время, Надежда Сергеевна!
Итак, оглашение состоится в доме Кира Соломоновича. Завтра, в двенадцать часов дня.
Эрнест Леопольдович подвёз Надю до дома, и они простились до завтра. Он предлагал заехать за ней, но она отказалась. Тут пешком рукой подать. Прогуляется.
Надя не стала наряжаться ради столичной публики, тем более, у неё рабочий день, она в обед придёт на оглашение. Потому в полдень она подошла к до боли знакомому дому в джинсах и футболке.
Малиновский, видимо, поджидал её, так как встретил у ворот. Придерживая за локоть, проводил до гостиной. Надежда сдержано поздоровалась и села поближе к двери. Она видела их всех на похоронах несколько дней назад, но никого не запомнила. Две пожилые супружеские пары - это сыновья с жёнами. Несколько мужчин и женщин примерно её возраста. Молодёжь, подростки. Внуки и внучки с семьями, надо полагать. Интересно, а пресловутый Родя? Так и не объявился? Судя по всему, нет. Не слишком торопился. Непоправимо опоздал.
На середину комнаты вышел седоватый невыразительный человек, видимо, нотариус. Начал монотонно читать. Денежные вклады, драгоценности, ценные бумаги... Вроде, всем поровну - детям, внукам и правнукам.
Дом, придомовая территория, книги и картины в количестве тридцати двух штук - Родиону Игнатьевичу Соболеву.
Тридцать третья картина, «Раненая Сирена», - Старцевой Надежде Сергеевне.
Все взгляды устремились на вспыхнувшую Надю. А она просто обалдела от счастья... Ей очень, очень нравилась эта картина, хотя она ничего такого вслух Киру Соломоновичу не говорила. А он понял...
Надя почувствовала, что к глазам подступают слёзы. Очень не хотелось расплакаться при чужих людях, и она с силой прижала платок к глазам.
- Значит, почти всё Родечке, как и следовало ожидать! - с кривой усмешкой сказал один из внуков. На него тут же шикнули.
- Тут есть ещё приложение, письмо для Родиона Игнатьевича, - нерешительно сказал нотариус. - Написано месяц назад.
- Читайте, я разрешаю, я отец Родиона, - сказал один из пожилых мужчин, высокий, очень солидный. - Хотя нет, дайте, я прочту.
Он взял письмо, развернул.
Интересно, это так принято сейчас - читать чужие письма? Наде было не по себе.
«Дорогой Родя! Чувствую, не дождусь тебя, прости уж меня, старика!
Оставляю тебе дом, сад, книги и картины, за исключением одной. Тебе, потому что ты единственный никогда не продашь этот дом и эти картины. Один ты понимаешь, как много это всё значило для нас с бабушкой, ведь мы создали это своими руками, с нуля. Один ты сможешь превратить этот дом в родовое гнездо.
Знаю, что ты непоседа и кочевник, свободу ценишь превыше всего. Но поверь, тихая пристань не помешала ещё ни одному путешественнику, ни одному кораблю!
Ещё, Родя! Знаю, что «Раненая Сирена» - твоя любимая картина. Но не оставляю тебе именно её. Прости меня! Ты мужчина, ты сильный, ты поймёшь. А Надюше сейчас эта картина нужнее. Надюша очень светлый человек, не жалей для неё картину.