В роддом он не пришел и даже не узнал, что у него как не было сына, так и не будет.
Лиз всегда любила быть другой: отличаться, быть не как все. Например, в классе у них было три Елизаветы, и она сразу придумала, что она будет Лиз. Это так необычно звучит: модно, по-европейски и недосказанно. И вот даже здесь она не как все. В роддоме без новорожденного…
Рыжеволосая женщина в дырявом халате подошла очень тихо, Лиз даже вздрогнула.
– Как зовут тебя? – спросила она.
– Лиз.
– Лиза?
– Лиз.
– Ну, меня тогда Люд, – засмеялась женщина. – Пойдем покурим, Лиз?
– Это роддом, – напомнила Лиз.
– Я тебя умоляю. Можно в общем туалете, но там дергают постоянно. Можно в душевой, в форточку у раздевалки. Идешь?
Лиз пошла за ней, хотя не курила. Люда по-хозяйски открыла высокую форточку, встала на скамейку, чтобы выдувать дым в окно. Протянула сигарету Лиз.
– На, затянись хоть…
– Я не курю.
– Не кури. Затянись. Сейчас можно. Нервы полирнет.
Лиз покорно затянулась и с непривычки закашлялась.
– Ну куда столько. Чуток, говорю ж…
Лиз поморщилась, затянулась еще раз. Во рту стало горько, а внутри – тепло.
– Мне муж сигареты передает через окно, на веревке. А то тут нянька строгая на приемке, обыскивает. Гестапо, а не роддом.
Лиз молчала. Она как-то разучилась поддерживать беседы. Все слова поблекли, стали пустыми.
Как-то раз она купила полкило грецких орехов. Несла их в целлофановом пакете. Пришла домой, расколола, а там почти все они – пустые. Вот ее разговор сегодня – это тот целлофановый пакет с орехами.
– Муж ходит с сыновьями гулять и забрасывает мне курево. Им все равно, где гулять. А мы живем тут недалеко, через два дома.
Лиз молчала, рассматривала Люду. Ей было явно за сорок. На лице – морщинки и веснушки. Веснушки прячутся в морщинки, и наоборот.
– Тебе сколько, 20 есть? – спросила Люда.
Лиз кивнула. Люда кивнула в ответ, вздохнула, глубоко затянулась…
– Позвать тебя, когда я опять курить пойду? – спросила Люда. – Я редко курю, ты не думай. Сигаретка в день.
Лиз пожала плечами. Она не знает. Она больше не понимает себя. Организм бастует, отказывается идентифицировать желания. Лиз и Люда вышли из душевой и отправились в разные стороны, как незнакомые люди. Медсестра везла кювез с младенцами мамам на кормление. Дети были туго запеленаты и дружно кричали, предвкушая еду. Лиз прошла мимо, ускорив шаг. Почти побежала к своей палате в конце коридора, зашла и захлопнула дверь.
Там, за дверью, ее неслучившееся счастье, здесь, в палате, – ее новая реальность. Лиз заняла пост у окна. Дети затихли, кушали мамино молочко. Лиз почувствовала, как внутри ее груди зудит и ноет и как влага смачивает бинты.
Лиз заплакала впервые после родов. Подумала: «Вот бы душу можно было так же туго перебинтовать…»
Вдруг дверь ее палаты скрипнула и открылась. Лиз не обернулась: нянечка, наверное. Опять со своей кашей.
– Возьми ее!
За спиной у Лиз стояла Люда, держала на руках младенца, рыжеволосого, как она сама. Люда подошла к Лиз впритык, протянула ребенка.
– Возьми ее.
Лиз помотала головой.
– Возьми! – Люда впихнула дочь в руки Лиз. – Возьми и держи.
Лиз не умела держать правильно. Она трепетно и неумело обняла двумя руками запеленатого младенца, прижимала его к себе, плакала и мотала головой. Рыжеволосая малышка с интересом рассматривала Лиз.
– Когда мне было 20, я родила первого сына, – сказала Люда. – Он родился мертвым. Я думала, что я умерла вместе с ним. Но я не умерла. Жизнь продолжается. Каждый день. Сейчас у меня два здоровых сына и вот дочь… Посмотри на нее.
Лиз рыдала, всхрипывала так нежно, по-девчоночьи. Пыталась вытирать слезы плечом, но не получалось.
– Посмотри на нее, посмотри. Потерпи, девочка. У тебя тоже такая будет…
Лиз вернула малышку маме. Люда прижала дочку к груди, та заплакала, захотела добавки. Люда вышла из палаты, пошла к себе… Лиз вытерла слезы. Посмотрела в окно. Там текла чья-то жизнь.
«Будет» – Лиз примерила на себя глагол в будущем времени и кивнула, согласилась с ним. Взяла тарелку с остывшей кашей и стала есть. Еда – это топливо для жизни…
Лиз сейчас абсолютно счастлива в браке, живет в Италии. На момент выхода книги ее дочери было два с половиной года. Дочка родилась спустя 14 лет после событий, описанных в рассказе.
Бы