– Ладно, иди, если хочется, – сказала Барбара. – Только, я думаю, глупо делать то, чего боишься. Это признак невротизма.
– Я не боюсь, мне интересно. Это пещера контрабандистов. Я бы хотел узнать, не осталось ли там чего-нибудь.
– Откуда тебе знать, что это пещера контрабандистов? Ты даже не знаешь, кем был Гуннар, контрабандистом или кем-то еще. Может быть, его вообще не существовало. Это не то что римляне. Гуннар – выдумка.
– Римляне! Ха-ха! Помнишь римскую монету, что ты нашла в бассейне?
– Да.
– Так вот, на самом деле ты вовсе и не нашла ее… Я подбросил ее туда, чтобы ты нашла. Я ее купил у одного парня из школы.
Барбара села и одернула платье. Она смотрела на Пирса.
– Мне мерзко то, что ты рассказал мне об этом сейчас! Ненавистно!
Пирс встал. Он пробормотал:
– Ладно, я сделал это, чтобы порадовать тебя.
– А сейчас ты говоришь, чтобы сделать мне больно.
Что случилось с нами, думал Пирс. Ведь нам было так хорошо когда-то.
С мягким пушистым звуком Монроз вдруг материализовался на вершине надгробия с парусником и, подобрав лапки, превратился в шерстяной шар, глядя на Барбару надменными узкими глазами. Пирс схватил кота на руки и, вдохнув запах одеколона Барбары, еще остававшийся на его шерсти, кинул кота Барбаре на колени.
Он сказал:
– Я виноват, Барбара, не сердись на меня.
Барбара повернулась и, стоя на коленях во мху, прижала Монроза к своему лицу. Пирс встал на колени напротив нее и, вытянув палец, коснулся ее обнаженного колена. Они в замешательстве смотрели друг на друга, почти со страхом.
– Я тоже виновата, – сказала она. – Думаешь, мы стали плохими?
– Что значит – плохими?
– Ну, знаешь, когда я была моложе, я читала в газетах и книгах о мерзких, по-настоящему плохих людях. Но при этом я чувствовала себя хорошей и невинной, я чувствовала, что эти люди совсем другие, чем я, и что я никогда не стану плохой и не буду вести себя всерьез плохо, как они. Ты чувствуешь то же самое?
– Я не знаю, – сказал Пирс, – я думаю, мальчики всегда больше знают о плохом. – Но он не был уверен.
– Хорошо, – сказала Барбара, – боюсь, что все оказывается гораздо сложнее, чем я предполагала.
– Октавиен, дорогой, ты никогда не ляжешь спать?
– Сейчас иду, дорогая. Слышишь, сова!
– Да, как мило. Между прочим, Мэри решила арендовать пони для Барбары.
– Хорошо. Кейт, дорогая, зубная паста кончилась.
– Там новый тюбик на столике. Не споткнись о карты и путеводители.
– Дорогая, я думаю, у нас не получится поехать в Ангкор.
– Знаю. Я уже передумала насчет Ангкора. Я решила, что хочу в Самарканд.
– А ты знаешь, дорогая, что это в Советском Союзе?
– Неужели? Что ж, они нас не съедят.
– Там будет очень жарко.
– Самарканд у моря?
– Нет. Боюсь, что нет. Не поехать ли нам лучше на море?
– Да. Мы, вообще-то, думали о Родосе, конечно…
– Надо расспросить Полу о Родосе. Помнишь, она ездила туда в круиз. Между прочим, что такое с Полой? Мне кажется, она выглядит ужасно подавленной и взволнованной.
– О, это просто конец учебного года. Она так ответственно относится к экзаменам.
– Дьюкейн навестил Вилли, да?
– Да, Дьюкейн видел его, а потом и Мэри тоже.
– Вилли в порядке?
– С ним все прекрасно. Он сказал Мэри, что Дьюкейн сильно взбодрил его.
– Дьюкейн так мил.
– Он такой хороший…
– Для Вилли он точно хороший.
– Он для всех нас хороший. Октавиен…
– Да, дорогая?
– Я целовалась с Дьюкейном в буковом лесу.
– Как тебе повезло! Ему понравилось?
– Он был очень мил.
– Не влюбляй его в себя слишком, дорогая. Я имею в виду, это может причинить боль.
– Нет, ему не будет больно. Я слежу за ним.
– Он очень умен на самом деле, и к тому же он очень порядочный человек.
– Да. Забавно, что он никогда не был женат.
– Не нужно строить по этому поводу догадки.
– Не знаю. Не думаешь ли ты, что он педик, хотя бы на бессознательном уровне? Я никогда не слышала ни о каких его связях с женщинами.
– Это потому, что он дьявольски скрытен, он как устрица.
– Да. Он как устрица. Ты знаешь, он мне так и не рассказал, что ему поручили это расследование.
– Он очень нервничает по этому поводу.