— Если так, простите, — сказала она, глядя в мою сторону, но не на меня конкретно, а выдерживая лишь общее направление. — Но откуда мне было знать?
— Я же тебе говорила… — начала было Викки.
— Ничего страшного, — сказал я. — Что тут у нас интересного в меню?
Белинда была хорошо осведомлена в этом плане и принялась инструктировать мать и Грэга. Мысли Кена витали неизвестно где, но он изо всех сил старался на сегодняшний вечер отогнать мрачное настроение, и в некоторой степени ему это удалось.
— Какое вино вы предпочитаете за обедом… э-э-э… мама? — спросил Кен.
— Не называйте меня мамой, зовите просто Викки.
Он назвал ее Викки легко, безо всякого «э-э-э». Она сказала, что предпочитает красное вино. Любое. Он может выбрать сам. «Викки и Кен найдут общий язык», — подумал я, любуясь ею. За обедом Белинца немного смягчилась, и это придало особый шарм ее утонченной красоте, которая каким-то образом привлекла Кена. Грэг предложил тост за их бракосочетание.
— Вы женаты? — спросил его Кен, чокаясь с Викки.
— Пока нет.
— Подумываете об этом?
— Постольку — поскольку…
Он понимающе кивнул, а я вспомнил о молодой англичанке, с которой распрощался в Японии и которая переключила свое внимание на более крупную рыбину в дипломатическом пруду. Английские девушки — сотрудницы посольств — в основном представляли собой высококачественную продукцию престижных институтов, они были умны и, как правило, привлекательны. Союзы между ними и неженатыми дипломатами для обеих сторон делали жизнь интереснее и обычно распадались достойно, без слез. У меня были трогательные расставания в трех разных странах, и я нисколько не жалел об этом.
К тому времени, как подали кофе, отношения между Грэгом, Викки, Белиндой и Кеном приобрели те очертания, которые они и должны были сохранять в дальнейшем. Викки, как роза, которую поставили в свежую воду, ожила настолько, что ненавязчиво флиртовала с Кеном. Грэг и Кен внешне казались радушными, но не сумели избавиться от внутреннего напряжения. Белинда подавляла мать, была сдержанна с Грэгом и принимала Кена как само собой разумеющееся. В целом вполне приличный коллектив родственников.
Кен по-прежнему через каждые пять минут на мгновение предавался своим мрачным мыслям, но и не думал делиться ими. Вместо этого он рассказал о лошади, которую два года назад купил по дешевке, чтобы спасти ее от усыпления.
— Хорошая лошадка, — говорил он. — Она сломала берцовую кость, и владелец решил ее усыпить. Я сказал ему, что мог бы спасти лошадь, если бы он заплатил за операцию, но он пожалел денег. К тому же лошадь не смогла бы принимать участие в гонках еще в течение года. Владелец пришел к выводу, что нет смысла лечить животное, а выгоднее просто усыпить. Я предложил ему немного больше денег, чем он заработал бы, продав мясо на корм для собак, и он согласился. Я сделал операцию, выходил лошадь, отдал ее тренеру, а на днях она выиграла скачки. Теперь Ронни Апджон, это бывший хозяин, заговаривает со мной только для того, чтобы сказать, что пришьет мне дело.
— Вот свинья, — возмущенно вставила Викки. Ронни Апджон. Я пытался вспомнить.
Это имя было мне знакомо. Никаких четких ассоциаций не возникало, кроме того, что в моей памяти оно было связано с другим: Трэверс.
Апджон и Трэверс.
Кто или что были эти Апджон и Трэверс?
— Через пару недель мы собираемся выставить свою лошадь здесь, в Челтенхеме, — похвалился Кен. — Я запишу ее на имя Белинды, и, если она выиграет, это будет хорошим свадебным подарком нам обоим.
— А что это за скачки? — спросил я, чтобы поддержать разговор.
— Бег с препятствиями на двухмильную дистанцию. Вы бываете на ипподроме?
— Хожу иногда, — ответил я. — Правда, я уже много лет не был в Челтенхеме.
— Родители Питера познакомились на бегах в Челтенхеме, — пояснила Викки, и после должных возгласов удивления со стороны Белинды и Кена, я предложил их вниманию полную версию цепочки событий, в которой не все было правдой, но которая была вполне приемлема для дружеской беседы за ужином со случайными знакомыми.
— Мама работала секретаршей, — сказал я, — а отец влетел к ней в офис с каким-то вопросом, и хлоп — любовь с первого взгляда.
— Ну, у нас все получилось далеко не с первого взгляда, — сказала Белинда, — а, наверное, с пятнадцатого или шестнадцатого.
Кен кивнул.
— Я ходил мимо нее несколько месяцев, а разглядел лишь недавно.
— Ты тогда волочился за этой отвратительной девчонкой — Иглвуд, — поддразнила его Белинда.
— Иззи Иглвуд далеко не отвратительна, — запротестовал Кен.
— Ой, ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, — парировала его невеста, и, похоже, так оно и было на самом деле.
Я задумался. Иззи Иглвуд — опять знакомое имя, но что-то было не так. Оно звучит немного иначе. Иглвуд, да. Но не Иззи. Почему не Иззи? А как?
Рассет!
Я чуть не рассмеялся вслух, но благодаря длительной практике мне удалось сохранить невозмутимый вид. Имя Рассет Иглвуд было предметом насмешек в самых пошлых юношеских шутках. Какого цвета у Рассет Иглвуд трусики? Никакого, она их не носит. Рассет Иглвуд не нужен матрас. Она сама им является. Что Рассет Иглвуд делает по воскресеньям? То же, что и в остальные дни, только дважды. Мы, конечно, оставались в неведении относительно того, что же все-таки она делала. Мы называли это «ЭТО», и «ЭТО» проходило в любом контексте. Они «ЭТИМ» занимаются? Хи-хи-хи. Настанет день — этот невообразимый день — и мы на собственном опыте узнаем, что «ЭТО» такое. А тем временем об «ЭТОМ» говорили все в мире скачек, да и, как мы понимали, везде где бы то ни было.
Отец Рассет Иглвуд был одним из ведущих тренеров стипль-чеза. Этот факт и делал похабные истории еще более смешными.
Я продолжал вспоминать. На окраине поселка, в полумиле от нашего маленького дома, стояли конюшни Иглвудов. Каждое утро на рассвете мы слышали топот копыт их лошадей, которых выгоняли пастись. Во дворе конюшен я часто играл с Джимми Иглвудом, до тех пор пока его не сбил грузовик и он не умер после трех недель пребывания в коме. Я хорошо помнил это событие, но напрочь забыл лицо Джимми. Я вообще плохо запоминал лица, в памяти оставались лишь смутные черты.
— Твоя Иззи Иглвуд убежала с гитаристом, — брезгливо вставила Белинда.
— А что ты имеешь против гитаристов? — сказала Викки. — Твой отец был музыкантом.
— Вот именно. Это тоже не в их пользу.
Викки выглядела так, будто ее склонность защищать своего бывшего мужа, с которым она давным-давно развелась, от нападок Белинды была плохой привычкой.
Я обратился к Кену:
— Вы слышали, как поют Викки и Грэг? У них замечательные голоса.
— Нет, не слышал, — сказал он и при этом выглядел чрезвычайно удивленным.
— Мать, я бы хотела, чтобы ты этого не делала, — заявила Белинда властным тоном.
— Не делала чего? Не пела? — спросила Викки. — Но ты же знаешь, что мы любим петь.
— Вы уже не в том возрасте, — это был скорее не упрек, а мольба.
Викки внимательно смотрела на дочь, а потом, словно начиная понимать что-то, спросила:
— Ты стыдишься этого? Тебе не нравится, что твоя мать вырастила тебя, зарабатывая на жизнь пением в ночных клубах?
— Мама! — Белинда с ужасом посмотрела на Кена. Однако тот вовсе не был шокирован, а, напротив, проявил дружеский интерес:
— Неужели правда?
— Да, пока время не положило этому конец.
— Мне бы очень хотелось вас послушать, — сказал Кен.
Викки улыбнулась ему.
— Мать, пожалуйста, — взмолилась Белинда, — не нужно рассказывать этого всем подряд.
— Не буду, дорогая, раз тебе не нравится. Мне же хотелось крикнуть во всеуслышание:
«Белинда должна гордиться тобой! Прекрати потакать ее эгоистичной гордыне!» Хотя, учитывая то, как сильно Викки любила свою дочь, ее можно было понять.
Кен попросил счет и заплатил кредитными карточками. Но, прежде чем мы успели подняться, чтобы уйти, откуда-то из складок его одежды донесся настойчивый звонок.