Гилт потянулся, не выпуская книгу, и дочитал страницу на вытянутых руках:
- ...имя его за сделанное им было предано забвению, и прозвали его Шаш, что на старом наречии значит "орёл".
IV
Босые они бегут по полю ромашек. Вдвоём - только Мира и Лу. Мокрая от росы трава щекочет им пальцы. В небе круглобокий и важный, полный горячего воздуха, проплывает шар. Огромный шар, просто гигантский!
Мира смеялась, когда её укусил вдруг комарик: далекий, едва различимый укол. Что это? Боль? Какой-то пустяк!
Но боль продолжала расти. Она наливалась и крепла и вот уж она размером с ромашку, вот она с Луми, и вдруг - больше воздушного шара! И тут же весь мир приютился на краю этой боли. Маленький мир, едва различимый.
...Она заорала прежде, чем открыла глаза. Принялась отхаркивать размокшие листья. Последний, прилипший, вынула дрожащей рукой. Схватила флягу, глотнула воды. Её стошнило и она снова захлебнулась криком, когда желудочный сок коснулся изъеденной остроцветом глотки.
Минуту, а может две Мира мечтала только о том, чтобы воткнуть свой нож себе в горло. Чтобы всё прекратилось.
В глазах ещё плясали зелёные пятна, когда, наконец, она смогла осмотреться. Шагах в двадцати стоял тощий шакал и разглядывал её с живым интересом. Она выставила руку и сложила пальцы в знак, за который как-то в детстве её высекли крапивой.
Без сознания Мира провалялась недолго, но идти теперь стало тяжелее. Она шла, останавливалась, считала шаги, чтобы отвлечься от мыслей о боли. Полоскала рот и смотрела на низкое вечернее солнце. Ветер стих. Песчаная пыль улеглась, открыла для взора остовы мёртвых колоссов: слева и справа, и впереди. Мире казалось, они корчатся в муках. Тоже мне, боги, - усмехалась она.
Через триста шагов её вырвало снова.
⁂
- Воздушный шар?
- Воздушный шар.
Малышка Лу перевела взгляд на сестру: не состоит ли та в бесчестном сговоре с Гилтом? Но Мира, кажется, верила и в летающий шар, и в то, что нагретый от пламени воздух способен поднять человека.
- Если кинуть в костёр луковой шелухи, - Гилт показал это жестом, - она не упадёт в огонь сразу - горячий воздух увлечёт её вверх.
Гилт приехал только вчера: почти на месяц он возвращался в свой город, к университету и каменным домам. Луми скучала, Мира сердилась, а он теперь решил задобрить сестёр всего лишь мешочком тягучих конфет. Таких, правда, они ни разу не ели.
- Знаете, - торжественно сказал Гилт, - мне исполнилось семнадцать.
Мира не поняла, к чему он клонит. Семнадцать и семнадцать, что здесь такого? Он объяснил: люди в городе не считают возраст вёснами. Вместо этого они в точности помнят день, когда родились.
Солнце зашло, а Мира всё думала: какая-то чушь! Важно лишь то, сколько вёсен ты прожил. Она, например, проживает пятнадцатую. Луми - шестую...
Сестрёнка не знала, что случается с каждым в его шестую весну, когда зацветает Эсферос. Но то знали прочие, и бабушка-травница ходила хмурая и много молчала.
Не будь Гилт собой, он давно расспросил бы о Каменном Древе - и знал, что плоды его драгоценная вещь: они гонят прочь старость и лечат болезни, что повергают в ужас врачей. Ему бы сказали: за всё своя плата. Ради чудесных плодов Эсферосу нужен источник - свежей жизни источник. Совсем ненадолго, только на день.
Свою шестую весну Мира помнила плохо. Помнила, как лежит меж трёх изогнутых стволов, а к ней тянутся незримые нити, и что-то по ним из неё утекает. Мира тогда болела полгода, едва оклемалась. Шептались, не повезло: Эсферос взял много, не как от других. Танар говорила, берёт он тем больше, чем розовей его цвет по весне. Ветви распустятся белым - славьте богов. Розовым - время крепиться...
Не будь собой Мира, она не решилась бы срезать у Древа ещё крепкую почку и, размяв ту в ладони, не сдержала бы вскрик, - увидев не белый, не розовый, а густой багровый цвет.
V
Ночь была вязкой, как гречневый мёд. Облака накрыли пустыню, и звёзды пропали с небес.
Мира шла в темноте, а ей казалось, она идёт в черноте, глухой и абсолютной. Мира прислушалась: шелест песка, слабое дуновение ветра и...