Хомини до сих пор думает, будто я ращу это дерево ради него. Он не знает, что я посадил его в тот день, когда мы с Марпессой официально расстались. Помню, я сдал сессию на первом курсе и ехал домой, летел по трассе СА-91, рассчитывая на хороший трах в виде поздравления, но уж никак не на записку, приколотую к свиному уху: «Не-а, ниггер».
Хомини нетерпеливо потянул меня за рукав плаща.
— Масса, ты просил сообщить, когда мандарины станут размером с мячики для пинг-понга.
Словно прислужник гольфиста, который не отрекается от своего работодателя даже при поражении, Хомини услужливо раскрыл надо мной зонт, вручил рефрактометр и потащил меня в сад. Ступая по грязи, мы обогнули дом и подошли к набухшему от воды дереву.
— Масса, прошу, поторопитесь, я боюсь, они не выживут.
Большинство цитрусовых деревьев нуждаются в регулярном поливе, но для сацумы верно обратное. Вода накапливается в них как моча, и сколько бы я ни подрезал ветки, они все были усыпаны тяжелыми плодами и гнулись к земле. Если я срочно не придумаю, как уменьшить потребление воды, к чертям пойдет весь урожай этого года плюс десять лет упорного труда и двадцать пять килограммов купленных в Японии удобрений. Я сорвал с ближайшей ветки мандарин, проткнул большим пальцем пупырчатую кожицу и выдавил несколько капель на рефрактометр — компактная и очень дорогая японская штучка для замера процента сахарозы в соке.
— Ну, что там? — нетерпеливо поинтересовался Хомини.
— Две целых, три десятых.
— И что это значит в смысле по шкале сладости?
— Что-то среднее между Евой Браун и соляной шахтой в Южной Африке.
Прежде я никогда не шептал заклинаний растениям. Не верю я, что они живые. Но когда Хомини пошел домой, я битый час общался с сацума. Читал им стихи и распевал блюзы.
Глава тринадцатая
Я подвергался прямой расовой дискриминации единственный раз в жизни. Однажды я ляпнул отцу, что в Америке нет никакого расизма. Есть равные возможности, которые черные отвергают, поскольку не желают брать ответственность за собственную жизнь. Поздним вечером того же дня отец согнал меня пинками с кровати, чтобы совершить со мной незапланированное путешествие по пересеченной местности вглубь белой Америки. После трехдневной безостановочной езды мы очутились в безымянном городке штата Миссисипи, на пыльном перекрестке, где царили жгучая жара, вороны, хлопковые поля и, судя по воодушевлению на отцовском лице, — расизм в самом незамутненном виде.
— Ну вот, — произнес отец, указывая на захудалый магазинчик с допотопным пинбольным автоматом на входе, принимавшим только мелочь и выдававшим рекордный феерический результат 5,637.
Я огляделся в поисках расизма. У входа на деревянных ящиках из-под кока-колы сидели три дюжих, пропеченных солнцем белых мужика неопределенного возраста из-за морщин вокруг глаз. Они громко обсуждали предстоящие гонки на серийных автомобилях. Мы подъехали к бензоколонке на противоположной стороне улицы. Звякнул колокольчик, отчего вздрогнул и я, и работник, с неохотой оторвавшийся от телеприставки, на которой они с другом играли в шахматы.
— Полный бак, пожалуйста.
— Будет сделано. Масло проверяем?
Отец кивнул, не отрывая взгляда от магазина напротив.
Клайд, если имя на синем комбинезоне красным курсивом на белой нашивке действительно принадлежало этому человеку, принялся за работу. Проверил масло, давление в шинах, потер промасленной тряпкой по ветровому и заднему стеклам. Я никогда прежде не видел улыбчивого сервиса. Не знаю, чем он там пшикал, но таких чистых стекол у нас никогда не было.
Когда бак заполнился, отец спросил Клайда:
— Мы тут посидим чуток?
— Конечно.
«Чуток»? Я в замешательстве покачал головой. Терпеть не могу, когда черные переходят на просторечия, желая подчеркнуть свое превосходство. Что там дальше? «Ща сделаем»? «Верняк»? Припев из «Кто выпустил собак»?
— Пап, что мы тут делаем? — спросил я с набитым ртом. Я еще с Мемфиса жевал соленые крекеры, чтобы как-то отвлечься от жары, бесконечных хлопковых полей и от мыслей, до чего же может довести людей рабство, если Канада казалась им не такой уж далекой. Отец никогда не рассказывал, но и он, так же как некогда его предки, бежал в Канаду, чтобы его не замели на Вьетнамскую войну. Если черные доведут дело до репараций за рабство — я знаю многих придурков, которые должны Канаде за аренду жилья и неуплату налогов.