Зрительный зал был отделан в багровых тонах, обит алым и обставлен позолоченными деревянными статуэтками. Когда повсюду зажегся свет, ему показалось, будто он находится в огромном пульсирующем сердце. Он сидел в партере, никогда не занимая одно и то же место. Его сложенная программка и арендованный бинокль лежали на коленях.
Малико всегда использовал частную ложу, слева от сцены. Ночь за ночью Эндор через бинокль наблюдал слабые латунные блики на темном балконе, когда в оперном бинокле преступника отражался свет сцены.
Он определил номер ложи — «435». Не важно, как быстро Эндор поднимался со своего кресла и направлялся к выходу на улицу, он никогда не мог поймать съемщиков 435-ой. Это раздражало его, хотя в этом не было вины Эндора, так складывались обстоятельства.
Любструм, его следователь, пропал несколько дней назад, после того как Эндор послал его во дворец записей в Жаммштадде, чтобы тот собрал материал на Малико и его подельников. Он опаздывал, возможно, выполняя свою задачу, а может и просто прожигал время. Эндор счел Любструма перспективным кандидатом, когда впервые встретил его, однако выяснилось, что тот бездельник, без тяги к тяжелой работе, главного требования Ордо. Он бы сильно удивился, если бы когда-нибудь обнаружил себя за подписанием документов, утверждающих продвижение Любструма к получению полноценной инсигнии.
Оркестр начал увертюру, вихрь из струнных и резких звуков рога. «Речь Зорамера», одна из любимых работ Хапшанта. Эндор откинулся назад, поглядывая время от времени на ложу. Только случайные блики поднятого бинокля, лишь намек, что там кто-то есть.
Голова раскалывалась. Музыка совершенно не помогала. Его голова слишком часто болела в последнее время, и Эндор проклинал этот климат, который он был вынужден терпеть, преследуя Малико.
Сцена купалась в желтом свете направленных ламп. Красный занавес поднялся, и вперед вышли танцоры, на заднем плане возникли гололитические горы и леса, руины какого-то храма, безмятежные и неподвластные времени.
Энергично вступили духовые, и призрачные танцоры закружились, мягкие и белые, словно снежные хлопья. Одна из них сразу же привлекла его внимание. Стройная, она взлетела, ее ноги двигались безупречно, а руки были выразительны и безукоризненны. Ее волосы были собраны в пучок, лицо бесстрастно, словно посмертная маска, сухое и белое, цвета слоновой кости, а скулы стремились к совершенству математической симметрии.
Эндор перевел взгляд с ее мощных, привлекающих внимание бедер на частную ложу. Отблеск на латуни. Он тоже смотрел на нее.
После представления Эндор направился в бар на Зейк-стрит, яркий, сверкающий зал из зеркал и хрустальных люстр. Там собралось множество господ из Театрикалы.
— Что будете пить, господин? — спросил бармен.
— Зерновой жойлик со льдом и ломтиком цитруса, — попросил Эндор.
Это был его любимый напиток с тех пор, как он и Грегор впервые зашли в бар на Зансипл-стрит, чтобы отметить окончание трудного дня. «Жаждущий орел». Да, точно, «Жаждущий орел». Как же давно это было.
Выпивку поставили на бумажную салфетку. Жойлик был ужасен и слишком теплый. Лед растаял слишком рано, оставив цитрус плавать в одиночестве.
Он все же допил его до конца и заказал еще. Головная боль стала проходить.
Комната полнилась громкими голосами и оживленными разговорами. Эндор думал позвонить Любструму, но не хотел оставлять еще одну бесполезную голосовую запись.
Он заказал еще один стакан и откинулся на стуле, чтобы лучше разглядеть зал. Почти все — мужчины, одетые в щегольские вечерние костюмы. В них присутствовало что-то раздражающее и панибратское, будто это был закрытый мужской клуб. Они громко шутили друг над другом и дружески хлопали по спинам. Здесь было всего несколько женщин — жен и куртизанок — и они, словно магниты, собирали вокруг себя толпы внимательных мужчин.
«Кароскуре нужны женщины», — записал Эндор в тетради, подчеркнул это и поставил два восклицательных знака. Как и многие другие колониальные миры, основывавшие свою экономику на разработке месторождений, Кароскура объявляла набор рабочих-специалистов, обещая оплатить их переезд и прочие расходы, чтобы привлечь профессионалов. Мужчины стекались сюда со всего сектора в погоне за большими деньгами. Женщин же здесь хронически не хватало. По последней переписи, соотношение мужчин и женщин на нефтяном побережье превысило десять к одному.
Эндор скучал по женскому обществу. Он никогда не испытывал проблем в отношениях с ними. В прошлом его обаяние, внешний вид и профессиональный статус покоряли любую даму, на которую он обращал внимание. Кароскура тяготила его.
Он вернулся к себе на квартиру. Любструма там не было, как и не было звонков от него. Эндору показалось, что груды тетрадей были перерыты и переставлены. Он начал разбирать их. Кто-то обыскал его комнату?
Эндор проснулся поздно, умылся и начисто выбрился. Он посмотрел на свое отражение в зеркале. «Мы все становимся старше», — сказал он себе. Исчерченное морщинами, болезненно бледное лицо. «Это все из-за зимнего освещения», — уверил себя Тит.
Из соображения удобства он решил связать седеющие волосы в пучок. Его тело сплошь было покрыто шрамами, отметинами былых сражений, самый большой из которых был на ноге. На шее Эндора болтался кривой зуб заурапта на черном шнурке. Грегор вытащил этот зуб из него сразу после того, как они прогнали зверя. Бронтотаф, да, точно, это было на Бронтотафе. Как давно это случилось?
Они были хорошими друзьями, даже лучшими, почти братьями, до того проклятого дела несколько лет назад, той ошибки, которую Грегор не смог простить. Но в этом не было вины Эндора, так сложились обстоятельства.
Это было печально. Эндор скучал по старому другу. Он хотел знать, как сложилась судьба Грегора. Наверняка ничего особенного, Грегор никогда не подавал особых надежд.
Эндор снова посмотрел в зеркало и дотронулся до зуба. Согласно поверьям, Тит был проклят. По легендам, даже после смерти заурапт продолжает охотиться за своей жертвой, в том числе и за той, что избежала его клыков. Дух заурапта был где-то рядом, выслеживая Эндора. Однажды зверь все-таки поймает его, и книги пополнятся еще одной историей.
Тит Эндор громко рассмеялся. Множество призраков охотились за ним, и какая-то хищная рептилия была далеко не первой в этом списке.
Инквизитор должен рассуждать здраво о подобных вещах.
Зуб висел на шее тяжким грузом.
Эндор заплатил человеку, чтобы тот пропустил его в Театрикалу до начала выступления. Он бродил по верхней галерее, разыскивая дверь в ложу «435». Ее не было. Пол галереи устилала красная бархатная дорожка, а на стенах наклеены кроваво-красные обои. Эндору показалось, будто он бредет по гигантской артерии. В воздухе стоял застарелый запах палочек лхо. Вот ложи «434» и «436». Его длинные пальцы скользили по мягкой красной стене в надежде найти потайную или скрытую дверь.
Любструм не возвращался. И без того неважное, его настроение только ухудшалось от ноющей головной боли. Эндор послал курьера с отчетом в Ордос. В своей квартире со стаканом жойлика в руке он листал тетради, пытаясь выстроить хоть какую-нибудь понятную картину.
435. Гонрад Малико. Отблески света в оперном бинокле. Девушка. Девушка, стройная танцовщица.
Время от времени он думал о Грегоре. Эндор всегда был ярким, красивым, хитрым и популярным. Грегор же представлял собой послушного, усердного, флегматичного и твердого человека.
— Где же ты, мой старый друг? — спрашивал Эндор вслух. — Я всегда был фаворитом Хапшанта, и смотри, какую карьеру я сделал. Чего же добился ты?
Давняя ошибка по-прежнему тяготила его. Эндор оказался в трудном положении, чертовски трудном. Начались расследования некоторых его прошлых дел. Детали исказили, а обвинения сфабриковали, но все это было лишь мелочным сведением старых счетов. Ему не оставили выбора. Когда Ордо Маллеус предложил ему перевод, он не смог отказаться. Они сказали Эндору, что Грегор перешел черту, и если он поможет вернуться старому другу на правильный путь, то обвинения будут сняты. Эндор не шпионил за ним. Он всего лишь присматривал за старым другом. В этом не было его вины, так сложились обстоятельства.