Во второй половине дня девушка заступила на дежурство по больнице.
Вечер прошёл на диво тихо, и они с фельдшером Екатериной Фёдоровной уютно чаёвничали в комнате отдыха. Увидев, как докторша аккуратно ест хлеб, стараясь не уронить даже крошки, пожилая женщина сочувственно вздохнула.
– Блокадница?
Про блокаду Ольга говорить не хотела – слишком это была болезненная тема, поэтому перевела разговор на Вербицких.
– Откуда у них такая странная домработница?
– Так они вообще странная семья, – хмыкнула Екатерина Фёдоровна. – Будучи дочерью героя революции, Серафима долго не могла найти себе пару. Она рано вступила в партию и, поработав в райотделе Наркомзема агрономом, в 1939 году отправилась в только что присоединённую Западную Украину – помогать устанавливать там советскую власть. Серафиме было тогда уже около тридцати. Где уж они познакомились с Дмитрием Ефимовичем. Что свело столь непохожих друг на друга людей – знают только они. Между прочим, Вербицкий тоже не из простых, и эта самая Алиция была у него в прислугах.
– Почему тоже? – удивилась Ольга.
Женщина смерила её испытывающим взглядом.
– Это не тайна, но в Ронске не принято упоминать, – предупредила она, – что Умников-то Иван, пока не увлёкся революционными идеями, был одним из богатейших помещиков Ронского уезда. Да, он отдал всё состояние партии большевиков, но, как говорится, из песни слов не выкинешь.
Ольгу эта информация отнюдь не потрясла. В конце пятидесятых гораздо проще относились к «бывшим», и принадлежность к дворянству сама по себе уже не казалась преступлением.
– В своё время я часто бывала в доме Умниковых, – продолжала рассказывать Екатерина Фёдоровна. – Мать Серафимы Ивановны – Евдокия Степановна умерла лет пять назад, а до этого тяжело болела, и я по нескольку раз на дню забегала к ним, чтобы сделать уколы. Эта женщина до конца жизни очень любила своего мужа: так и умерла, прижимая к сердцу его портрет. С трудом потом руки разжали. Я хоть и молоденькая была, но хорошо его помню. Иван Матвеевич отличался красотой: чернобровый, глаза синие, пронзительные. Как взглянет, аж сердце заходилось. А Евдокия Степановна против него, что воробышек против павлина: невзрачная, худенькая. Зато ума великого была, а как себя держала! За версту несло настоящей барыней. Правда, бедной женщине пришлось такое пережить, что врагу не пожелаешь. Тот мартовский промозглый день 1930 года я не забуду никогда, хотя в войну раненных с поля боя выносила и много чего страшного повидала. Тогда в Выдрихе взбунтовались кулаки…
Ронск, март 1930 года
Умниковы сидели за завтраком. За окном было ещё темно, и кухарка Марфуша зажгла над столом зелёную керосиновую лампу. Здесь – в бывшем флигеле для прислуги – нашли приют последние вещи, оставшиеся от немалого состояния этого известного рода филантропов и меценатов. Поблескивало красное дерево буфета восемнадцатого века, в нише которого стоял серебряный самовар, а за стеклом верхнего шкафа виднелся мейсенский столовый сервиз. Семья ела кашу из фарфоровых тарелок серебряными ложками с личной монограммой из приданого Евдокии Степановны. За исключением ещё кое-каких мелочей и роскошного шредеровского рояля, вся остальная обстановка осталась в особняке Умниковых, из которого после революции сделали Ронский райисполком. Впоследствии мебель частично сломали и сожгли, что-то разворовали, ну а что-то доживало свои дни в кабинетах новой власти.
Флигель отделили от райисполкома забором, но всё равно бросалось в глаза, что когда-то они составляли единый архитектурный ансамбль. До революции здесь был хозяйственный двор, но здание конюшен было разобрано в суровом девятнадцатом году на дрова, да и сам флигель тогда уцелел только потому, что был кирпичным.
– Объясни мне, Иван, зачем тебе ехать в Выдриху? – по-французски возмущалась Евдокия, чтобы кухарка Марфуша не подслушала разговор.
– Мой друг, я должен помочь активу сельсовета справиться со столь непростой ситуацией. К тому же скоро начнётся посевная, а я, в отличие от моих товарищей, дипломированный агроном, – также по-французски терпеливо пояснил Иван взвинченной жене. – Могу и что-то дельное посоветовать.