Я прыгнул, широко разведя ноги, и оказался на спине верблюда, заорал: «Хайааа!» — и поскакал на нем, стремительно и дерзко, прямо в гущу пуль и иракских солдат. У меня на пути возник Мул, и верблюд замедлил шаг и остановился. «Это очень глупо, капитан Дагэн», — произнес Мул и бросил осколочную гранату. Граната была в воздухе, когда я сорвал с себя бронежилет и накрыл им морду верблюда. Граната взорвалась, но осколки отскочили от бронежилета. Думаю, в этот момент верблюд понял, что я его союзник. Я заорал: «Ну помоги же мне!» — верблюд рванул вперед и сшиб Мула головой.
И в этот момент, когда я смотрел сверху вниз на Мула, распростертого на земле, я почувствовал очень странное ощущение у себя в пупке. Было такое чувство, словно пупок разболтался. Очень необычное чувство. Я опустил руку, чтобы дотронуться до пупка, и нащупал в животе дырку размером с серебряный доллар. Мой указательный палец исчез в этой дырке, но крови там не было. Просто дырка — и все. И тогда я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, верблюд галопом несся через пустыню. Я слышал звук, который разбудил меня, — мерное постукивание верблюжьих копыт по дну пустыни. Грудью я бился об верблюжий горб. Солнце только начало вставать, и кроваво-красные разводы разлились по линии горизонта, словно кто-то положил солнце в соковыжималку, а с другой стороны на небе висела серебряная-серебряная луна. Я обернулся и увидел, что иракский лагерь превратился в крохотную точку на горизонте. «Слава богу, — сказал я. — Я ведь там едва не погиб». Но как только мои губы пробормотали эти слова, я понял, что не имею ни малейшего понятия о том, кто я такой. Меня охватила паника. Я не мог вспомнить, даже как оказался в этой пустыне. Я задал себе вопрос.
С чего надо начинать, когда собираешься думать?
Ответа у меня не было.
Сердце увеличило громкость на пару децибелов. Но все-таки я не остановился, я ехал вперед и обмозговывал свой вопрос, насколько хватало сил, но потом вдруг мозг устал думать, поэтому я решил: пока память ко мне не вернется, надо быть проще. Лучшее, до чего я додумался, сводилось к следующему: ты — человек. Ты живой. Ты едешь на верблюде.
Так я и ехал через пустыню на верблюде, у которого не было имени.
Я ехал, один день сменялся другим, и тот сменялся новым, а у меня не было ни еды, ни питья. Я не знал, куда я еду, но даже не задумывался об этом. Солнце, этот величественный огненный шар, вставало и заходило, вставало и заходило, вставало и заходило больше раз, чем я мог сосчитать. Я смотрел на свою изможденную тень, отплясывающую бессмысленный танец на песке, я смотрел на горизонт.
Один раз налетела огромной кляксой сумасшедшая песчаная буря и сожрала мою военную форму прямо на мне. Все это время я держал глаза закрытыми. Буря пришла и ушла. Я остался совершенно голым. Верблюд продолжал нестись, словно бежал с кем-то наперегонки.
Потом однажды я поднял глаза и увидел впереди пальму и оазис с чистой голубой водой. Вода светилась посреди зноя. За этот день мой верблюд несколько раз споткнулся, и я понимал, что жить ему осталось недолго. Я подумал, не забросить ли его на плечи и понести самому, но потом отказался от этой затеи. Мне так хотелось пить, что язык во рту был как скомканный лист бумаги. Я встряхнул головой и взглянул еще раз, чтобы убедиться, что это не шутка, которую сыграл со мной разум. При виде воды верблюд с новым рвением набрал скорость. Он пустился галопом. Это был удивительный верблюд. У него было золотое сердце. «Давай, малыш! Давай!» — заорал я, и крик вылетел из меня шепотом. Мы были все ближе и ближе. Я попытался улыбнуться, но в губах у меня не осталось никакой силы.
А потом верблюд зашатался, споткнулся и рухнул мордой в землю, а я полетел вперед, по воздуху, прямо на кромку оазиса. Я вонзился коленями в песок. Верблюд лежал на земле, перебирая ногами, как новорожденный жеребенок, пытаясь снова встать на ноги. Он был великолепен. Он был трагичен. У меня было ощущение, словно в этих его усилиях мне приоткрывается величайшая тайна вселенной. Потом он испустил жуткое «Харррумпппп», и его душа отлетела в иной мир.
Я назвал верблюда Бренди.
Я знаю, о чем вы подумали: какой смысл называть существо после смерти. Я отвечу: сам не знаю. Но я его назвал.
Вода была похожа на стеклянное блюдце. Думаю, за всю жизнь не видел ничего прекраснее этого оазиса. Окунувшись в воду, я почувствовал, что недели агонии и страха сходят с меня, как скверный одеколон. Я очистился.