— Он сделал это из интереса. Твое присутствие гарантирует ему защиту, а перед тобой он важничает, ты льстишь его самолюбию. Он неискренний человек и никогда не смотрит тебе в глаза.
— А тебе не кажется, что это от робости?
— Как бы не так! Это он-то робкий?! Вы, мужчины, действительно какие-то наивные. Достаточно какого-нибудь комплимента, хорошо обставленной беседки, старинной мебели и нескольких приглашений на ужин, и вы уже не способны рассуждать объективно. Поверь мне, старик не смотрит тебе в глаза потому, что никогда не говорит того, что думает. Это типичное поведение неискренних людей. Они подсознательно стесняются собственной лжи, своих корыстных расчетов и не рискуют посмотреть тебе в лицо. И даже в тех редких случаях, когда они говорят правду, привычка уже не позволяет им открыто смотреть на тебя. Я уж ничего не говорю об этой проститутке Аннализе. Видно, что она со стариком…
— Ну, хватит! — прервал ее Армандо. — Я запрещаю тебе в таком тоне говорить о моих друзьях. Согласен, ее снобизм и приторные манеры неприятны, но это типично для всех нуворишей. Но все-таки от нувориша до проститутки…
— Согласна, согласна. Давай не будем. Не стоит ссориться из-за чужих людей. Мой мир — это ты, а не они. Во всяком случае, обожаемый мой комиссар Ледоруб, — продолжала она невозмутимо, схватив Армандо за нос и дергая его то вправо, то влево, — посмотри лучше на маленького Чезаре. Это не просто вылитый портрет старика. Иногда, во время прогулки он точно так же, как дядюшка, держит руки за спиной. Так что подумай, комиссар, порасследуй: а вдруг маленький Чезаре — сын старика?
— Прошу тебя, хватит, — сказал Армандо и обнял ее. — Не стоит мазать грязью людей из каприза довести до абсурда все и вся.
— О'кей, но вспомни: когда умер Диего, тебе показалось, что они не слишком расстроились, и это тебя неприятно поразило. А может, стоит провести дополнительное расследование, комиссар?
Глава 5
Параллельные расследования
«Ничего себе, дополнительное расследование в отношении человека, который определенно способствовал твоему счастью. Чепуха, просто чепуха, — думал комиссар Ледоруб, вспоминая теперь эти слова. — Но, однако, и глаз у Джулии!» Действительно, со временем маленький Чезаре становился все более похожим на дядю-отца. Но куда же денешься от семейного сходства? Впрочем, теперь это не имело никакого значения. Все погибли.
Завтра Рождество, и он проведет часть праздника с Верой, а часть с Джулией. Мысли о старом полуобгоревшем Самуэле, об Аннализе и Чезаре продолжали мучить его, но он никак не мог забыть, что если сейчас он с Джулией, то этим он обязан старику, его словам ободрения, его советам, его флигелю, наконец. Сколько комплексов, предрассудков, общих мест и страхов пришлось смести ему со своего пути! И все благодаря одному примеру, который привел ему Самуэль из собственной жизни. Без Самуэля вряд ли он нашел бы в себе мужество продолжать с Джулией.
Но было и другое. Он был обязан просить у Самуэля прощения за всякий раз, когда его ненавидел: за аристократическое происхождение, за благородство; за то, чем они отличались друг от друга; за то, что тот перевернул его жизнь и заставил усомниться в правильности морального выбора, дав понять, что высоко ценит его честность как служащего полиции, но еще выше ставит его права, которые часто достигаются нечестным путем. Даже то, что он подтолкнул его к Джулии, означало нарушение собственного морального кодекса… Он уже не чувствовал себя старым сицилийцем, накрепко связанным с местными обычаями, традициями и культурой, но все-таки что-то осталось в нем от этого острова. В отличие от отца, Самуэль стал для него воплощением скрытого расхождения между честностью и вседозволенностью, бедностью и благородством, между любовью чистой и плотской, между долгом и отсутствием предрассудков. Старик считал его порядочным человеком, а комиссар старика — старым искусителем из-за привычки Самуэля Рубирозы подталкивать людей к чему-нибудь недозволенному, в обход закону.
Но они никогда друг другу об этом не говорили: ведь из-за этого могла возникнуть смертельная ненависть. Хотя, может, и напротив, родилась бы настоящая бескорыстная дружба.
Он винил себя в том, что, не рискуя порвать этой, в общем, полезной и приятной для него связи, не попытался превратить ее в дружбу, которая позволила бы ему среди многого другого открыть и тайну ненависти между дядей и племянником. Тогда, возможно, удалось бы предотвратить убийства. Комиссар глубоко чувствовал свою вину. Отыскать убийцу или убийц было бы все равно, что отплатить старику за его доброту. Снова и снова Ришоттани проверял и перепроверял улики… Это не было обычным следствием, найти преступника или преступников означало для комиссара заплатить долги, отблагодарить человека, сыгравшего благодатную роль в его жизни и ничего не потребовавшего взамен.