Итак актуальная документация, собранная Франческо, исчезла. Видимо, ее сожгли или уничтожили еще каким-нибудь способом.
Игнацио Граделлини, единственный, кто мог бы пролить немного света на все это странное переплетение событий, варварски прикончен ударами домкрата.
Старый Рубироза, его невестка и ее сын тоже убиты, как будто по сценарию из фильма ужасов. Дело все больше запутывалось. А хуже всего было то, что никак не удавалось даже предположить, каким будет его исход. Любые предположения могли показаться или оказаться верными.
Никак не удавалось разобраться в противоречиях: смерть, пламя камина и исчезновение улик возвращали следствие к исходному пункту. Кто убил? Почему? Предположение об убийстве на вилле с корыстными целями следовало считать несостоятельным. Уничтожение целого семейства само по себе должно было предполагать более серьезную причину, хотя, конечно, картина стоимостью в 50 миллиардов могла «вдохновить» и на более жестокие преступления. Однако все это пока не убеждало Ришоттани в том, что это могла быть кража по заказу. Он смутно чувствовал, что за всем этим кроется какая-то более горькая, более глубокая и мучительная, совсем другая причина. «Будем надеяться, что вдова сообщит кое-какие сведения, которые помогут решить этот «рубирозовский ребус», а не запутают меня окончательно», — подумал комиссар. Занятый этими мыслями, он подъехал ко входу на виллу дей Глиничи на виа Пинчана № 11.
Он взглянул на часы: почти восемь вечера. Прибыл точно по расписанию. «Самое время, — сказал он себе, — поглубже заглянуть человеку в душу, чтобы, как говорил Брокар, посмотреть, что там скрывает вдова Рубироза, и добраться до причины смертельной ненависти между двумя родственниками».
Двое мужчин, молодой и старый, почти двадцать лет успешно работали вместе, осуществляли общие планы, обсуждали общие дела, рука об руку шли вперед, прекрасно относились друг к другу. Молодой был искренен со стариком, не проявляя обычной сдержанности молодежи по отношению к пожилым людям. Старый же проявлял снисходительность и упрямство стариков, считающих, что они всегда правы. Вдруг, как бы неожиданно — глубокая, смертельная ненависть. Но ведь двадцать лет совместной работы, планы, мечты не перечеркнешь просто так, из-за какого-то бзика или из-за простых разногласий. Что-то очень серьезное кроется за всем этим…
Здание в стиле директории утопало в зелени миниатюрного парка. Когда-то белый цвет его стен посерел из-за смога и выхлопных газов.
Он позвонил у ворот, и почти немедленно яркий свет ударил ему в лицо, а скрытая камера взяла его в кадр. Из домофона раздался твердый и решительный женский голос:
— Кто там?
— Комиссар Ришоттани.
— Покажите, пожалуйста, ваши документы перед телекамерой. — Комиссар показал. — Прекрасно. Благодарю вас. Подождите минуточку, пожалуйста.
В глубине аллеи послышался голос:
— Драго, Фульмине, сюда! Молодцы! Ко мне, быстро!
Прошло еще несколько минут, затем ворота автоматически открылись и одновременно зажглись фонари на аллее, ведущей к вилле. Какая-то очень худая, костлявая, прямая, как столб, и холодная, как лед женщина, может быть гувернантка, двинулась ему навстречу.
— Добрый вечер, комиссар! Входите. Синьора Рубироза ждет вас.
Она провела его в просторную гостиную на первом этаже, роскошно и изысканно обставленную. «Настоящий дом антиквара», — подумал Ришоттани, осматриваясь вокруг и располагаясь на диване. Его внимание сразу же привлек небольшой предмет на мраморной крышке великолепного секретера в стиле Луи XV, по форме напоминавшего скрипку. Это была ручка трости, возможно, из чеканного золота, в виде акулы, которая перегрызает надвое тело юноши. Это тело под прямым углом свешивалось из челюстей акулы и служило опорой для руки. Глазки хищницы и острые зубы, вонзившиеся в молодое тело чуть ниже спины, напрягшаяся в отчаянной попытке ускользнуть от смертельного капкана фигура жертвы, ужас в глазах юноши — все это было выполнено с таким реализмом, что комиссар невольно взял вещицу в руки, чтобы погладить ее и ощутить пальцами изысканность чеканки, прочувствовать фактуру, полюбоваться суровостью юношеских форм, проникнуться чувством первобытной ярости и отчаяния, как бы излучавшихся этой вещицей. Невольно залюбовавшись ею, Ришоттани не заметил, как вошла синьора Рубироза.
— Не правда ли, прелестная вещица, комиссар? Мой муж любил ее больше всех, несмотря на то, что, как вы могли заметить, у нас здесь есть вещи намного ценнее.