- Да, мой Феликс, - сказала Элли. - В детстве я любила путешествовать на нём. Собирала кучку детей и мы отправлялись в долгий путь.
- Помню, я читала заметки бура по имени Эрик о встрече с Феликсом. Он шёл вместе с погонщиками, когда их атаковала стая металлической мошкары. Мошки кусались и улетали. После них прилетели дроны и убили всех испорченных. А затем мимо оставшегося в одиночестве Эрика проехал разноцветный локомотив. Из него доносились детский смех и музыка, а во внешнем коридоре стоял дрон-убийца.
- Дроны обычно убивали испорченных, оказавшихся на пути Феликса. Эрик жив и сейчас?
- Да. Куда он денется? И пока даже не превратился в молчуна. Эрика потрясло произошедшее. После того случая он ушёл куда-то к Денали. Иногда приглашает буров к себе в гости.
- А я тоже слышал про Феликса, - вмешался Крейг. - Старые деревенские маразматики рассказывали легенды о железном звере. Он вроде как во время лунных затмений отправлялся по железной тропе к водопою и заодно убивал прелюбодеев, беглых рабов, хулителей бога, альбиносов, тардиградов, гермафродитов и других грешников. Я в эти россказни не верил до тех пор, пока однажды не наткнулся на гору костей у рельсов. Железную дорогу с тех пор обходил стороной.
Элли взорвалась от смеха. Стаканчик с кофе выскользнул из её пальцев.
- Альбиносов-то за что? - спросила Дженни и тоже захохотала.
После завтрака Элли, предварительно наказав не прикасаться к приборной панели, ушла спать в последний вагон. Девчонка умудрилась натереть мозоль на ноге и прихрамывала.
В кабине машиниста осталась только Дженни. Поджав под себя ноги, она сидела в кресле и пялилась в планшет. Через него Дженни могла говорить с бурами и отправлять им письма.
Крейг в это время расхаживал вдоль поезда. Он протоптал в снегу тропу от локомотива до ближайших карнегий и расхаживал между ними.
Неподалёку, в низине из-под снега торчал грузовик с платформой, загруженной электромобилями. Близость к железной дороге спасла его от разграбления и сожжения. Мародёры обычно сжигали выпотрошенные автомобили, лишь потому, что они хорошо горели.
Крейгу хотелось остаться одному. Пустыня – место для одного, как и подводный мир балджа.
Впервые пустыня предстала перед ним такой. Снег – не редкость, но столь много его не было никогда. Белая, хотя одновременно и тёмная какая-то и торжественная, праздничная. Всё преобразилось, но, как и всегда, где-то за белыми горами бьётся могучее сердце пустыни. Оттуда веет её энергией и холодным сырым дыханием.
Пустыня лежала перед ним как приручённый хищник и ждала. Ждала ответа на загадку.
Тардиград давно знал ответ, услышал его однажды у Большого Каньона, когда еле держался на ногах от мучительной лихорадки и мечтал сдохнуть.
Всё болело. Он будто плавал в пруду, наполненном битым стеклом, и внутри у него скрипело и стонало битое стекло. Сознание, пытающееся вырваться из терпящего катастрофу тела, клубилось где-то над затылком.
В самый трудный момент из изъеденного мёртвенно-чёрными пятнами тумана, раскачивающегося перед глазами, послышалось эхо собственного голоса, и Крейга вдруг осенило. Он тогда чуть не рехнулся от того, что ему открылось. Смысл был даже не в значении слов. Их он не разобрал.
- Дерьмо. Наш доктор уже бредит. Того и гляди копыта отбросит.
- Повезло, - протянул кто-то в ответ.
- Доктор, можно я твоё барахло себе заберу? Эй, слышишь меня?
- Ещё, - ответил тардиград.
К нему тогда пришло даже не облегчение, а силы для того, чтобы вынести ещё больше.
- Чего?
- Ещё. Ещё, - просил Крейг.
Он весело рассмеялся над перепугавшимися погонщиками. Всё - пыль, всё - свет, всё - небо, дороги и горы, а над горами – бог радости.
Когда тардиград пробовал высказать разгадку, то всегда забывал её. Попытаешься выразить ответ, придать ему завершённую форму, и он сразу становился непонятным. Есть вещи, нуждающиеся в соблюдении тишины. Молчи и не думай, не следуй за привычками и иллюзиями. Формы для ответа не существовало, и поэтому он никогда и нигде не заканчивался.
Всё спали в своих вагонах до вечера. Когда начало темнеть, Элли проснулась от холода и всех разбудила.