- Верно, - подтвердила Дженни. - Суть не в том, что камень скатывается и у Сизифа не получается достигнуть цели. Если бы занятия Сизифа менялись, пускай они и оставались бы такими же бессмысленными, то его мучения завершились бы. Он просто придумал бы для них смыслы. Но вечное исполнение одного процесса, повторение одних и тех же действий, выполнение одного и того же задания – это и есть источник того, что называют бессмысленностью.
- Прямо как с мелодиями, - сказала Элли.
- С мелодиями?
- Ну, да. В детстве мне нравилась какая-то весёлая мелодия. Я её слушала и слушала, слушала и слушала. И от слишком большого количества повторений она мне так осточертела, что я до сих пор затыкаю уши, если она зазвучит. От повторений теряешь связь с музыкой.
- Хорошо. Процесс более всего похож на музыку. У них есть ритм, повторяемость, они никуда не стремятся и не раскрывают своих тайн. Музыка – лучший учитель…
- Довоенные буры очень серьёзно относились к музыке. Так ведь? - поинтересовалась Элли.
- Мы неразрывно связаны с музыкой с самого начала. Миннезингеры не мыслили наше обучение без музыки. Виктор - один из миннезингеров… - Дженни погрустнела и вздохнула. - В общем, Виктор говорил, что наша жизнь - это мелодия, и хорошая музыка раскрывает секреты взаимодействия элементов. От этого зависит успех любой деятельности. Когда после раскола приходилось выбирать в городах места для жизни, мы с Фабианом иногда расхаживали по улицам и слушали музыку, звучавшую из домов, офисов и автомобилей. Нельзя селиться там, где слушают примитивную и гадкую музыку.
Элли навострила уши и пристально уставилась на неё. В голосе Дженни проявилось сожаление, скрывавшее одну из тайн довоенной жизни.
- Почему? - спросил Крейг. - При мне в людских городах музыки и не было никакой. Так, на гитаре кто-нибудь побренчит.
- Где плохие музыкальные вкусы, там обычно меньше безопасности, дисциплины и комфорта, - сказала Дженни. - Повышенный стресс, вражда, беспорядок. Люди в таких местах деградировали. Деградирующий человек всегда занимается самовредительством и созданием проблем. И соседям он будет вредить. И тоской своей будет заражать. И скукой, и бессмысленностью, и озлобленностью заразит. Услышать от бура обвинение в музыкальном дурновкусии - всё равно что услышать от врача смертельный диагноз. Это тебе не шутки! А что касается камня и горы, то, помню, какой-то умник из испорченных утверждал, будто Сизиф становится свободным и счастливым, когда спускается с горы за скатившимся камнем. Всё это ерунда. Сизиф так и остаётся заключенным в один процесс, в один ритм, в последовательность одних и тех же действий, настроений и мыслей. В его сознании постоянно звучит одна и та же мелодия.
Дженни принялась рассказывать о том, как суждения Бернарда о смысле повлияли на большое учение буров.
Буры увидели недостаток в подчинении процессам и решили перестать быть ослами, до смертельного изнеможения шагающими за подвешенной над ними морковкой. Так и родился аскетизм буров: не потакай желаниям, не выполняй заданий, не подчиняйся, не конкурируй, не принимай вознаграждений, не следуй за целями, не ищи вдохновения, не пытайся быть полезным, не добивайся признания, внимания и любви, не заискивай, не торгуйся, не лги, не беги от страхов, разочарований и боли.
Всё это противоречило механике человеческого сознания. И буры начали мечтать об ином сознании.
- Аскетизм? - вспомнил старый разговор Крейг. - А кто-то болтал о гедонизме буров.
- Аскетизм для нас – это в первую очередь отказ от всего человеческого. Да и разве возможен гедонизм без аскетизма? - возразила Дженни.
- Ну, допустим, если не сдерживать себя, то когда-нибудь вес собственного тела будет тяготить тебя настолько, что все удовольствия станут недоступны.
- Правильно, - согласилась Дженни. - Буров не должны ограничивать усталость, пресыщенность, изнеженность или немощность.
- Подожди. В чём гедонизм тогда, если вы заведомо всё отрицаете?
- Не всё. Мы не отрицаем явления, которое можно было бы назвать красотой. Красотой впечатлений, вещей, моментов, событий, мыслей, поступков, фантазий, чувств. Везде есть красота. К ней и обращён гедонизм буров. Красота не обещает, не обманывает, не заставляет ждать. Она отдаёт всё и сразу. Подлинная красота не ставит условий, не лжёт, не торгуется, не шантажирует, не подвешивает над тобой морковку, никуда не гонит, не угрожает. Красота, в конце концов, учит свободе. Люди постоянно пытались её объяснить, сделать рациональной, превратить в правило, но красота в истинном понимании всегда случайна и спонтанна. Она не имеет смысла, не имеет цели и ни к чему не стремится. За это мы её и ценим.