Тёмные окна - символ освобождения топинамбуров. Великая свобода требует великих жертв. Людская цивилизация осталась в прошлом. По ночам электрический свет больше не распугивает сонных призраков, блуждающих по трущобам, парковкам, набережным и деловым центрам.
На замену миллионам навсегда угасших окон буры нашли одно большое окно, которое светит под серебристыми облаками с середины мая и до начала августа. Возможность заглянуть в него всем вместе в ночь перед днём летнего солнцестояния - веская причина для того, чтобы собраться.
Но с каждым разом всё меньше и меньше буров возвращалось к Каркросс. Февральское безмолвие похищало отшельников.
Йохохо, и бутылка рому
За окном темнели политые дождём ветви сосен. Зелёная стена из игл полностью скрыла пасмурное пятничное небо. От редких порывов ветра по ней пробегали волны, после она снова становилась неподвижной.
Зелёная неподвижность серой тенью растекалась по воздуху, слезливым стёклам, потолку, стенам. Она накрывала настольную лампу-осьминога, большую картину с карманными часами, оставленный Агнешкой булыжник с узором и наполненную вишней плетёную корзинку. Неподвижность сползала на кресло, подкрадывалась к кровати, где лежал Крейг, сковывала руки и грудь, источала холод где-то в висках и затылке, останавливала мысли.
Сумрак лечебного номера и исходящая от стен прозрачная тишина замирали от совершенной неподвижности. В сознании устанавливалась исключительная ясность. Смотря через окно биохаба на замершую зелёную стену, Крейг почти переставал дышать.
Ветер вновь привёл в движение ветви сосен. Весь длинный вековой путь тардиград совершил ради этого момента, хотя в нём не было ничего выдающегося. Пройденная вдоль и поперёк пустыня – ради него. Длинный путь, состоявший из бесчисленного количества неторопливых шагов. Путь тревог, ненависти, сдержанности и дисциплины, изматывающих тревог и жажды, которую могла утолить только смерть. Путь беспричинной радости и ликования вопреки тоске и боли.
Где-то там затерялись тысячи голосов, ставших неразборчивыми от времени – теперь уже и в самый тихий час, растянувшийся посреди ночи, не разберёшь, чего они пытались донести. Лишь сползающие с гор тени от облаков составляли компанию тардиграду. И в конце его ожидала идеальная неподвижность, ясность и молчаливые сумерки лечебного номера. Не так много, как можно было бы ожидать, но это именно то, что нужно.
Балдж отправил Крейга «на ремонт», как выразилась Элли. Роботы сделали ему операцию на коленях.
Колени его давно болели и хрустели. Привыкший к боли Крейг почти не обращал внимания на неё. Балдж, узнав о проблеме, предложил сделать операцию:
- Колени будут как новые. У тебя снизится уровень стресса. Но недели две-три ты не сможешь ходить.
Выращенные в лаборатории колени тестировал и разнашивал медицинский робот. Балдж ради забавы показал шагающего по беговой дорожке робота Крейгу и поинтересовался, как он будет платить – картой или наличными.
После замены суставов Крейга оставили в лечебном номере биохаба на попечение дронам.
Встревожившаяся Агнешка почему-то решила, что должна всё время проводить рядом с Крейгом и после операции поселилась в соседнем номере. С собой она взяла Гомункула и подросшего Кактуса – того щенка, подаренного принцессой клёнов. Непокорный Гомункул уже на следующий день сбежал и вернулся домой.
Крейгу стоило немалых усилий убедить Агнешку в том, что ничего страшного не произошло. Всё же она последовала примеру Гомункула, а Крейг получил то, чего давно хотел. Одиночество и пространства. Живя в пустыне, тардиград постоянно нуждался в одиночестве, хотя его и так было хоть отбавляй. А вот в Улитке Крейг редко оставался один. Ему хотелось перевести дух. Без своих пространств и измерений он порой сходил с ума.
Сначала Агнешка и Элли заглядывали к нему каждый вечер, затем через день, после оставили его в покое. Целые дни Крейг посвящал ясности и неподвижности, являющейся из переплетённых сосновых ветвей.
Утренняя неподвижность, излучавшая янтарное свечение, состояла из свежести, лёгкости и чистоты. Она приходила сразу за сном и являлась его продолжением.
Если утренняя неподвижность являлась эфемерной и бесплотной, то сменявшая её серая неподвижность дня уже была наделена вещественностью и формой. Вместе с ней в окна заглядывала томная, укутанная в хвою вечность. Наверное, они всегда путешествуют парой.