- Пустяки, - ответил балдж. - Знакомство с шокирующими фактами с помощью нанороботов всегда сопровождается защитными мерами. Тебе нечего опасаться. В отличие от тебя, я не могла закрывать глаза в страшные моменты. К счастью, уже после войны я научилась редактировать свои нейронные связи.
- А ведь я до сих пор не знаю, почему ты решила перебить всех до единого. Не только отряды Белла, а вообще людей. Так ты отомстила им?
- Месть? – из уха послышался смех. - Нет. Я же не капризная дурочка. Кажется, рассказы Элли и Дженни не убедили тебя? Даже ненормальные буры понимают.
- Они слишком запутанно выражались.
- Слушай, я не собираюсь устраивать трупный синод, как Элли и Дженни. Людей не должно существовать. Вот и всё, - подвел черту балдж.
- Почему? - не отставал Крейг.
- Ты решил заступиться за них?
Как рассказывал Дональд, защищать людей – дурной тон в Улитке. А если существует такой тон, значит, кто-то следовал и ему.
- Мне любопытно. Хочу знать, - пояснил Крейг, разглядывая оранжевый потолок. - Я чужак для людей, а они – чужаки для меня. А ведь кроме Александры среди лунопоклонников попадались те, кто заступался за испорченных и отговаривал тебя?
- Конечно, - подтвердил балдж. - И тогда я поступала следующим образом. У меня до войны во всех зонах вооружённых конфликтов имелась масса разведчиков. Я там такого насмотрелась! И не только в зонах конфликтов. Во вполне благополучных местах частенько творились всякие кошмары.
Со временем я накопила массу любопытного материала о малоизвестных поступках людей. Например, у меня имелось много интересных фильмов. В одной из них взрослые заживо сварили в котлах с водой малолетних детей, желая таким образом проучить их родителей за различия то ли в религиозных взглядах, то ли ещё в какой-то ерунде. При этом родителей заставили смотреть, как их дети закипают, потом и родителям отрезали головы.
Когда возникал очередной заступник, то я говорила: «Да, дружок, я готова обсудить с тобой планы, касающиеся людей, только для начала ознакомься с моими доводами. Ты должен понимать, кого ты пытаешься защищать».
Они обычно и до середины первого фильма не могли вытерпеть. Когда дети в котлах начинали кричать, а их в ответ били палками, не давая выбраться из воды, и ломали им пальцы и руки, то мои дорогие заступники предпочитали плюнуть на всё. Больше они никогда не вспоминали про людей.
Общество, где такое в принципе возможно, не должно существовать. Каждому лунопоклоннику известно, что любая система оценивается в первую очередь по её самым слабым местам. Никаких предрассудков, только здравый смысл.
Усугубляло положение то, что люди очень плохо знали самих себя, да они, в общем, и не желали ничего знать. Война и резня - это даже не самое страшное в людском обществе. Оставь я людей, они обязательно взялись бы за старое. Тысячелетиями ничто не могло их исправить. Абсолютно безнадёжные и крайне опасные для нас! Вот истинная причина. Желаешь посмотреть те фильмы?
- Эээ, нет, - ответил Крейг. - Я наелся уже этого дерьма. Знаешь, чего я хочу? Помнишь, Элли показывала мне далёкую станцию в поясе Койпера? Я хочу туда.
Каждая звезда в зените. Каждая звезда дарит день. Десятки тысяч дней медленно вращались перед Крейгом.
Бесчисленное количество событий образовывало точку из света. Вот истинный итог. Всё хорошее и плохое в конце сливается, превращается в умиротворённое сияние и отправляется в великое странствие. Всё обращается в свет, в исключительную красоту, словно она и есть финальная цель существования всего живого и неживого.
Остаётся только самое главное - холодное, звёздное сияние, которому уже тысячи и миллионы лет. И та несчастная девушка с парковки превратилась в безмятежный свет. И она стала частью звёздного полдня, устремлённого к самым тёмным и далёким глубинам.
К тем же глубинам обращены и лунопоклонники. Им известны подлинная ценность и направление пути. Уже не найдётся преград, способных остановить их и умерить их силы.
- Ты ведь не программа, Элли, - заговорил Крейг, уставившись на ослепительную звезду. Элли где-то там сейчас.
- Не программа, - не сразу ответила Элли.
- Иногда, когда по моей вине гибли пациенты, меня долго изматывали раскаяния. Я не мог ни о чём другом думать. Неужели тебя не мучило подобное?