И несмотря на то, что стоял конец февраля и на улице было около пятнадцати градусов мороза, Эдит Ринкель по какой-то причине предпочитала ходить из дома на улице Йеитмирсвейен через Исследовательский парк на работу и обратно в летних туфлях, зеленых в среду, красных в четверг, оранжевых в пятницу, нефритово-зеленых в понедельник и черных во вторник.
Утром в среду профессора Эдит Ринкель снова вызвали в кабинет к заведующему кафедрой Паульсену. Сразу после этой встречи она направилась домой, сверкая ядовито-желтыми туфлями в горошек.
На гуманитарном факультете ожидался праздник. Причем не для всех сотрудников, а только для тех, кто так или иначе связан с языками. В приглашении, подписанном самим деканом, большими серебряными буквами была написано: «Добро пожаловать на встречу Вавилонского общества», целью которой является «создание условий для развития сотрудничества между кафедрами».
Сотрудники получили несколько напоминаний о празднике по электронной почте, на стенах факультета развесили плакаты, приглашенные были полны ожиданий, они сгорали от любопытства, потому что им намекнули на пышное торжество. В напечатанном на плотной бумаге приглашении, которое разложили в почтовые ящики всех филологов, было написано «просьба подтвердить свое участие» и «форма одежды парадная» — две формулировки, которые намекают на нечто экстраординарное и совершенно отличное от обычных прозаических кафедральных посиделок (за участие в которых к тому же всегда приходится платить из своего кармана).
Рядовые члены университетского сообщества — стипендиаты, научные сотрудники, лекторы, преподаватели и профессора, все те, кто не занимают важных выборных должностей, — не избалованы льготами, бесплатными праздниками, едой и питьем за счет работодателя. Каждый из них за всю свою трудовую жизнь съедает, может быть, десяток бесплатных плюшек и столько же жирных венских булочек. И это все, за что им не приходится платить.
Но сегодня вечером будет праздник — бесплатный праздник! — в кафетерии на десятом этаже административного корпуса (того самого, на котором в ясные дни Эдит Ринкель мерещится фигура Аполлона в белых одеждах), куда обычно ходят только сотрудники центральной администрации университета. Судя по всему, народу будет море, потому что на удивление много сотрудников подтвердили свое присутствие. Незадолго до семи они начинают собираться, везде царит приподнятое настроение, напряженное ожидание, хотя многие скептически относятся к самой цели собрания. Некоторые настроены слишком скептически, многие осторожничают, испытывая недоверие. Но любопытство в сочетании с обещанными бесплатными напитками и едой перевешивает скепсис и настороженность, поэтому они, филологи гуманитарного факультета Университета Осло, и пришли сюда. Их много, они проходят размеренными шагами в двойные стеклянные двери в сапожках или нарядной обуви. Они ищут взглядом друзей и врагов. Кто-то болтает, кто-то молчит.
На десятый этаж поднимаются по-разному одетые люди. Некоторые вообще не нарядились, они пришли в обычной одежде (в зависимости от кафедры это либо джинсы, либо костюм, либо рабочая блуза), другие надели национальные наряды, кто-то пришел в темном костюме или платье. Одна из профессоров французской литературы даже надела длинное платье, а на затылок подколола элегантный шиньон.
Собравшиеся, естественно, различаются по возрасту: от совсем еще юных стипендиатов не старше Александра Плейна до отставного профессора Стейнара Билюнда, вышедшего на пенсию более двадцати лет назад, но неизменно посещающего все филологические мероприятия (кстати, Стейнар Билюнд — это дедушка Линн Билюнд, которая уже несколько месяцев должна была бы работать на кафедре футуристической лингвистики вместо Пола Бентсена).
Большинство людей приходят по одному, но некоторые являются группами. Принадлежность к коллективу и предварительно принятый алкоголь делают их более уверенными в себе и более громкоголосыми, чем те, кто пришел в одиночку. Нанна Клев и Гуннар Вик прибывают с группой молодых футлингвистов, Паульсен приходит после посиделок с заведующими кафедрами, Ханс Хольстейн появляется со сдвинутым набок шейным платком, покачиваясь и гнусавя, после посиделок с самим собой.
Всех этих людей объединяет любовь к языку (у некоторых после многих лет, проведенных в пыльных кабинетах-клетушках, она превратилась в тупое безразличие, а у более страстных натур — в любовь-ненависть).
Перед дверьми, ведущими в кафетерий, стоят два официанта в черно-белой униформе и держат подносы с бокалами, на три четверти наполненными шампанским. Помещение за ними, обычно довольно скромное, с кафельным полом и элегантными диванами, разукрашено свисающими с потолка серебряными гирляндами, блестящими звездами и низкими вазами, в которых плавают отрезанные головки маргариток и гербер (немало шутников в течение вечера назовут это «посланием на языке цветов»).