Он ругается. Это удивляет настолько, что вынуждает замереть.
— Что?
— Это был мой двоюродный брат. Он. Именно он отправил видео твоему брату.
Если я когда-нибудь поймаю Джейкоба — сверну шею.
— Что?
— Он позвонил, чтобы поиздеваться. Признаться, это помогло понять, почему ты не отвечаешь, — он пристального меня смотрит. — Мне не нравится не знать, где ты.
— Мне нужно было побыть наедине, — говорю я. — Он мог отправить это видео всем!
— Не отправит, — отвечает Габриэль.
— Может. И если у него был к нему доступ, кто знает, у кого еще оно есть? Но… — я сглатываю, — уже не важно. Урон нанесен.
Ком вины разворачивается в животе, тяжелеет, как камень.
— Мы должны ускорить бракоразводный процесс. У меня есть какие-то бумаги… надо начать переговоры как можно скорее. Это единственный путь.
— Единственный путь куда? — его голос тихий, но острый, как лезвие.
— Чтобы все исправить, — слова срываются с губ быстрее, чем я успеваю их обдумать. Они звучат резко, болезненно. — Моя семья… они были уверены в одном, а оказалось другое. Они не поверят, если я не покажу, что все это — ошибка. Что ты не пытался переманить «Никур». Что я… я облажалась, но не так, как они думают. Я должна все исправить.
Его глаза становятся жесткими, стальными.
— Прекрати.
— Что прекратить? — я качаю головой и начинаю снова шагать по комнате, кружу за диваном. — Мы должны оставить все позади. Оформить развод цивилизованно. Если хочешь — давай тянуть месяцами. Но, пожалуйста, не надо. Давай поступим правильно, по-доброму… и тогда я смогу попытаться вернуть расположение отца.
— Черт, — я чувствую, как слезы подступают к горлу. — Алек… он больше никогда мне не поверит.
— Принцесса, — голос Габриэля звучит резко, почти с рычанием. Его глаза вспыхивают. — Хватит. Перестань хоть раз в жизни пытаться всем угодить.
Я замираю.
— Что?
— Перестань быть трусихой, — ревет он.
И это… больнее, чем должно быть. Словно пощечина. Холодная, звонкая.
— Ты… засранец, — шепчу я.
Это все, на что хватает слов.
— Может быть. А ты – дура. И я точно знаю, кем из нас двоих предпочел бы быть, — его грудь вздымается. Габриэль не пытается смягчить удар. — У тебя есть шанс построить что-то свое. Не под гнетом семьи, не под тенью братьев и их ожиданий, которым всю жизнь отчаянно пытаешься соответствовать. Но угадай что? Ты никогда не будешь им соответствовать. Никогда не догонишь. Каждый раз, когда ты почти у цели, они передвинут планку. И так будет всегда.
— Это нечестно, — шепчу я. — Это… они – моя семья. Это все, что у меня есть.
— Правда, Конни? Это все, что у тебя есть?
— Да, — вырывается у меня.
А что еще? Не он же?..
— Ты вышла за меня замуж, — выплевывает он. — Признай это.
Я замираю. Сердце колотится так, что кажется, его слышно.
Он… он не может это говорить. Не это. Мы никогда не говорили о чувствах.
Никогда.
Только страсть. Только случайность.
Габриэль разочарованно качает головой. Будто я его подвела.
Снова.
Он идет к двери.
Нет. Только не это. Не он. Не так.
Я бросаюсь за ним. Не обдумывая, просто бегу.
— Габриэль!
— Как хочешь, — бросает он, не оглядываясь.
— Нет. Мы должны все решить. Мы должны…
Он останавливается у двери. Но не поворачивается.
— Я не знаю, что сказать, — его голос глухой, сломанный. — Не могу дать то, чего ты хочешь. Не сейчас.
— Я… я сама не знаю, чего хочу, — слова едва слышны, но они правдивее всего, что я говорила за последнее время.
И они страшные. До дрожи.
Думаю, я хочу тебя.
Ты хочешь меня?
— Вот в этом и проблема, — тихо говорит он. — Потому что я знаю, чего хочу.
Габриэль уходит. Идет по коридору к лифтам.
— Габриэль! — кричу я.
Он не оборачивается.
Я стою, не двигаясь, глядя, как за ним закрываются стальные двери.
И все, что остается — дрожь и его голос в голове.
«Потому что я знаю, чего хочу.»
36. Габриэль
Желать чего-то куда проще, когда не знаешь, каково это иметь. Насколько может быть хорошо. Насколько сладок вкус запретного плода.
Теперь я знаю. Что меня не отпускает.
Сейчас намного тяжелее, чем было после юридического факультета — потому что имелся потенциал. Это не было поступком по пьяни. И не мимолетным решением.
Я опускаю голову на руки. Сидеть на диване в нашей квартире — как ходить по лезвию. Она может войти в любую минуту. Но после ссоры, скорее всего, не появится. А вот память о ней — повсюду.
Конни хотела сбежать с самого начала. Разве не так? Возможно, неодобрение ее семьи — просто удобная отговорка.
Я сказал перестать подстраиваться под чужие ожидания. Бог свидетель — я сам усвоил это на горьком опыте. В детстве, когда снова и снова не мог никого впечатлить. В итоге стал мастером подрыва ожиданий.
Ее чертова семья.
Гнев, который я чувствую, — он направлен и на нее, и на себя, но больше всего — на них. За то, что прятали ее в тени. А потом и я поступил так же — заставил почувствовать, будто она обязана выбирать. И я знаю, чем все кончится: на обочине останусь я. Кореи есть что терять — и потому она выберет не меня.
Ничто не вечно, думаю я. Мама ушла, как только появилась возможность. Брак тети развалился, когда моему двоюродному брату было десять. Каким бы реальным что-то ни казалось — оно не держится долго.
На следующий день я иду в офис. Гнев все еще кипит. Он вот-вот прорвется — и я точно знаю, кто примет на себя удар. Двоюродный брат наконец вернулся в штаб. Самодовольное пятнышко у двери в кабинет тети. Я иду прямо к нему, шаг за шагом ускоряюсь, будто выходя на тропу войны.
Он смотрит на меня — и на секунду самодовольство меркнет. Но маска быстро возвращается на место.
— Привет, братишка.
Тетя стоит рядом. Она толкает дверь шире.
— Твой отец уже внутри, — говорит она.
Губы сжаты в недовольной линии, но глаза блестят. Ей это нравится.
Папа развалился на диване, что стоит в кабинете тети, закинув ноги на подушку и скрестив руки на груди.
— Габриэль, — говорит он. — Как мило, что ты решил к нам присоединиться.
— Полагаю, вы уже видели видео, — говорю я.
Смотрю только на папу и на Шэрон. Если переведу взгляд на двоюродного брата — могу сорваться.
— Разумное предположение, — тетя облокачивается на массивный стол. Львица, точащая когти. — Так расскажи-ка еще раз, как женитьба на наследнице Коннованов была частью гениального бизнес-плана.
— Это не так. Мы были пьяны. В Вегасе.
С дивана доносится смешок.