В моих руках Конни издает негромкий, цокающий звук. Ее глаза теплого зеленого оттенка, цвета листвы на деревьях за окнами.
— Габриэль… Мы не можем прятаться вечно.
Я целую ее в лоб. От Конни пахнет шампунем, которым мы пользовались утром в нашем общем душе.
— Не хочу, чтобы ты жертвовала чем-то ради меня.
— Я и не жертвую. Во всяком случае, ничем, что бы не хотела оставить.
Я поднимаю бровь.
— Конни, — говорю я. — У тебя уже есть база. Фундамент. Все готово. Это то, к чему ты шла. Все, ради чего работала.
Ее братья — оба — за последние дни были чересчур прямолинейны в своих письмах. Оба хотят, чтобы она вернулась.
— Я не знаю, — говорит она.
— Может, ты просто хочешь, чтобы они еще немного помучались.
Она закатывает глаза, но уголки губ подрагивают в улыбке.
— Ладно, признаю, это приятно, — говорит она. — Почему ты вообще хочешь, чтобы я вернулась? Это может все усложнить.
— Не усложнит, — отвечаю я. Мои пальцы скользят по ее щеке, по загорелой шее. За время поездки Конни стала чуть смуглее, но все еще казалась светлее моих бронзовых пальцев. — Я не хочу у тебя ничего отбирать. Хочу только давать. Ты всегда хотела место за этим столом. Теперь оно есть — потому что ты сама его создала. Бери или не бери, принцесса. Но не отказывайся только из-за меня.
Ее губы приоткрываются, и я не могу не провести большим пальцем по нижней губе.
— Почему ты такой романтичный? — шепчет она. — Ты всегда говоришь именно то, что я хочу услышать.
Я усмехаюсь.
— Это ты меня вдохновляешь. Что Нейт написал в последнем письме?
Она дразняще проводит пальцем по вороту моей футболки, задевая кожу.
— Сказал, что хочет пожать тебе руку.
— Что?
— Он не верил, что доживет до дня, когда я уйду. И если сделала это ради Томпсона — значит, есть только одна причина.
Я хмурюсь.
— И какая же?
— Любовь, конечно, — говорит она и разглаживает морщинку между моими бровями.
— А ты чего хочешь? Для себя?
Она прикусывает губу, будто колеблется. И этого достаточно. Я усмехаюсь.
— Видишь? Ты хочешь управлять Фондом Коннована. Так действуй.
Ее руки ложатся мне на плечи.
— Ты никогда не сомневался во мне, да?
— Конечно, нет. Я видел тебя в Гарварде. И знаю, на что ты способна.
Она откидывается на диван, волосы обрамляют лицо мягким медным сиянием. На губах играет улыбка, а глаза полны покоя.
Сердце наполняется счастьем. Оно разрывает изнутри, остро, неожиданно.
Я знаю: она останется со мной навсегда.
— Мне нравится кольцо, которое ты выбрал, — мягко говорит она.
На телевизоре автоматически запускается следующий фильм, и я невольно думаю — а сможем ли мы и дальше проводить такие дни? Только вдвоем. Без расписаний. Без давления.
Ее рубашка задралась, и я провожу пальцами по гладкой коже живота.
— Правда?
— Ага. Это был первый тревожный звоночек.
— Тревожный звоночек?
— Да, — отвечает она с широкой улыбкой. — Что ты оказался гораздо лучше, чем я думала. И совсем не таким, как ожидала. По ходу дела было еще несколько таких «озарений», и я начала понимать, что влюбляюсь.
Я приподнимаю рубашку выше, обнажая еще больше кожи.
— Расскажи еще.
— Ммм… когда я поняла, что ты мне действительно нравишься?
— Именно.
— Ну… Когда ты разозлился на моего отца во время гала. Как заступился за меня. Насколько все понял про ситуацию в Чикаго. Наша ставка в Оук-Хилле…
Моя рука скользит выше, касаясь теплой округлой нижней части груди.
— Мм-хм. Продолжай.
Конни смеется, потягиваясь, как кошка, довольная и расслабленная.
— Ты сейчас просто вымогаешь комплименты, да?
— Ты вышла замуж за ненасытного мужчину, принцесса.
— Да? — ее глаза сужаются, и этот взгляд зажигает изнутри. — Поэтому ты все время хочешь заниматься сексом?
— Нас буквально похитили на несколько дней, — отвечаю я, наклоняясь к ее шее, целуя нежную линию ключицы.
— Я не жалуюсь, — она запускает руку в мои волосы и дергает их ровно так, как знает, что мне нравится. — Но знаешь… мы так и не «освятили» стол в домашнем офисе.
— Черт. Верно.
— Это возмутительный недосмотр.
— Который срочно надо исправить.
Она садится, приглаживая рубашку.
— После обеда.
Я стону.
Конни смеется — и это мой любимый звук на свете.
— Ну давай, остались остатки со вчера, а я умираю с голоду.
— Я тоже, — бормочу я.
Телефон на боковом столике снова начинает гудеть, на этот раз еще настойчивее.
— Ответь, — говорит Конни. — Ты знаешь, что я думаю.
Я наблюдаю, как она выходит из комнаты и исчезает в коридоре, ведущем к кухне. Да, я знаю. Конни хочет, чтобы я был счастлив — и если это значит работать в «Томпсон Интерпрайзес», она не против.
Странно, как мы похожи. Всегда были, по сути.
Имя на экране телефона — не то, которое я ожидал. Не Дэррил. Не отец. Не тетя и не двоюродный брат.
Я поднимаю трубку.
— Привет, бабушка.
— Наконец-то, — ее голос сух, как всегда. — Ты уже закончил всех игнорировать?
— Я сказал отцу, что беру неделю отпуска.
— А также сказал, что не уверен, вернешься ли, — напоминает она.
— Да. Я знаю, что соперничество — это часть нашей ДНК, но больше не могу работать с Джейкобом. По крайней мере, не так, как раньше.
— Он воспримет это как победу.
— Да. Потому что он идиот.
Бабушка хмыкает — почти смеется.
— Знаешь, он тоже мой внук.
— Я в курсе. Но не уверен, знаешь ли ты, что произошло…
— То, что я не в Нью-Йорке, не делает меня слепой, мальчик, — говорит она, повышая голос. — Я все знаю.
— Ладно…
— Он заплатил людям, чтобы они изображали протестующих у гала-концерта, когда чествовали Дэвида Коннована. Ты это знал?
Удивление — единственное, что немного притупляет гнев.
— Черт. Настоящий гад.
— Он никому не покажет запись вашей свадьбы с камер наблюдения. Об этом уже позаботились, — говорит бабушка. — Очевидно, что у тебя есть и сердце, и мозги для компании. А семейному бизнесу нужно и то, и другое. У твоего двоюродного брата есть только одно.
Я закрываю глаза.
— Ему не понравится это слышать.
— А это и не обязательно, — сухо отвечает она. — Я настоятельно посоветовала Ричарду и Шэрон перевести его в новый офис в Сингапуре. Пусть поработает пару лет над азиатским расширением.
— Это… чертовски хорошая идея, — говорю я.
Как бы мне ни хотелось его прибить, Джейкоб действительно умеет работать.
— Конечно, хорошая, — с оживлением отзывается она. — Итак. Когда ты вернешься?