— Вот это верно, — кивнул Рашен. — Это сказал боевой офицер. Вы молодец, Эйб. Так что, пойдете к Церберу? Нет возражений?
— Так точно, пойдем, сэр! — отчеканил Файн.
— В штабе сейчас готовят справку по всем необъясненным явлениям, что наблюдались за последние годы. Успеете ознакомиться до старта. Прикиньте стратегию поиска. Тут я вам не советчик.
— Да я все знаю, сэр, — улыбнулся Файн. — Вы и забыли, наверное, а я вам еще сто лет назад говорил, ну, после истории со «Скайуокером», что в Солнечной от чужих скоро будет не продыхнуть… В разведке многие собирают данные о чужих. Неофициально, конечно. Начальство об этом и слышать не хочет.
— А я хочу, — сказал Рашен. — И хочу услышать о чужих именно от вас, Эйб. Вернитесь и расскажите мне, что их не было и нет.
— Они есть, сэр. Просто у них пока руки до нас не доходили.
— Хорошо бы, чтоб при нашей жизни не дошли.
— Это вы зря, сэр, — не согласился Файн.
— Почему? — поднял брови Рашен.
— Потому что уже через несколько лет в Солнечной не останется боевых кораблей. Что же, эти уроды возьмут нас без единого выстрела?
Рашен с усилием потер глаза.
— Несчастные мы люди… — пробормотал он.
— Это точно, сэр, — кивнул Файн.
Обычно бустер-разгонник пристегивается к кораблю на специальных захватах. В случае с «Рипли» картина выглядела с точностью до наоборот. Крошечное суденышко прилепили к громадной бочке и нажали кнопку. Бустер секунду повисел как бы в раздумье, потом выплеснул из хвоста сноп пламени и рванул себя в пространство с такой силой, что у коммандера Файна глаза на лоб полезли. В таком положении им теперь суждено было оставаться до самого Пояса, где бустеру полагалось, исчерпав себя, пинком сбросить «Рипли» и отдаться в стальные лапы буксировщиков.
— Что-то у него выхлоп нестабильный, — заметил Вернер, глядя через плечо Рашена на обзорный экран. — Или мне кажется?
— Нормальный выхлоп, — проворчал Боровский. — Сейчас у всех такой. Поизносились кораблики. У нас в шестом отражателе здоровая дырка, а кто ее теперь залатает? Да никто. У главной пушки три импульса до капремонта осталось, и кто его будет делать? В бассейне здоровенный поц нарисован, тоже мне называется — военное судно…
— Ты хоть узнал, кто автор? — спросил Рашен, глядя, вслед уходящему бустеру, превратившемуся уже в крошечную точку.
— Какой-то поц, кто еще…
— Кончай ныть.
— Да, сэр. Разрешите обратиться? Слушайте, драйвер, можно я в этот раз вниз не поеду? Тут поработаю.
— Нельзя.
— Прокладки нужно менять в главном шлюзе. Я бы лично проконтролировал…
— Нельзя, — повторил Рашен устало. — Я тебя понимаю, Жан-Поль. Никто вниз не хочет. Но есть такой порядок. Разумный порядок. От космоса нужно отдыхать. Так что будь другом, не расстраивай меня.
Боровский тяжело вздохнул и ссутулился.
— Насчет замены прокладок Энди проследит, — сказал Рашен. — Все будет ОК. Правда, Andrey?
— Конечно, драйвер. Никаких проблем.
Боровский снова вздохнул, на этот раз совсем уж душераздирающе, и прищурился на исчезающую в пустоте точку.
— Бедный Абрам, — сказал он. — Это, конечно, совершенно не мое дело, но… Ох, не хотел бы я сейчас оказаться на его месте.
— А ты бы и не смог, — усмехнулся Рашен. — Ты даже в спецкостюме десять «же» не держишь. А Файн сейчас идет на двадцати. Вернется живой — поставлю начальником разведки. Пора мужику отдохнуть как следует. Будешь с ним летать, Жан-Поль?
— А он согласится? — усомнился Боровский.
— Ну тогда медаль «За наглость», — пожал плечами Рашен. — От медали он точно не откажется. Ему только дай. Интересно, что он с ними делает. У него этого железа уже килограммов десять.
— Он медали детям поиграть дает. Я сам видел.
— Трое у него?
— Ну.
— И что у вас за манера такая — плодиться как… не знаю, что?
— Так ведь били нас! — гордо сказал Боровский.
— Били — не добили. То ли дело нас — бац и нету. — Рашен невесело хохотнул. Он все еще стоял к Вернеру и Боровскому спиной, у самого экрана.
— А сколько вас осталось? — спросил Боровский. — Миллион?
— Да что ты… От силы пятьсот тысяч. Ну, не считая полукровок.
— Вас теперь спасут только межнациональные браки, — авторитетно заявил Боровский. — Не понимаю, чего вы так за чистоту породы цепляетесь? Вымрете!
Рашен молчал.
— Тараканы, крысы, голуби и одуванчики, — ответил за него Вернер. — Вот кто не вымер и не вымрет.
— Люди тоже приспособились, — заметил Боровский.
— Не все. Мы очень усталая нация, Жан-Поль. И у нас нет комплекса богоизбранного народа. Стимулов не осталось размножаться, понимаете? Надоело. Сколько можно, в конце концов, заслонять собой Европу то от монголо-татар, то от арабов, то от китайцев…
— Что-то вы ее не шибко от арабов заслонили. Арабов-то мы как раз уделали.
— И ни фига не вы, — вступил Рашен. — Арабов мочили немцы и французы. Китайцев долбали всем миром. А вы, жиды пархатые, с этого дела купонов настригли. Сколько ваших в Совет Директоров пролезло, а?
— А где теперь Государство Израиль? — парировал Боровский.
— Там же, где и Россия. Но вас стало много, а русских — наоборот.
— Сами виноваты. Могли бы снюхаться с китайцами и поделить мир. Или, наоборот, в НАТО вступили бы.
— Да не успели мы! — раздраженно сказал Рашен. — В России только-только перед самой Заварухой нормальная жизнь наладилась. И тут — на тебе… Знаешь, Жан-Поль, был такой народ — украинцы. И был замечательный анекдот о том, как украинец поймал золотую рыбку. Она ему: проси, чего хочешь. Три желания. А он говорит: хочу, чтобы Турция напала на Швецию. А потом чтобы Швеция напала на Турцию. И еще раз Турция на Швецию. Рыбка спрашивает — да на хрена это тебе? А украинец отвечает: уж больно здорово, как они через Москву будут носиться туда-сюда…
— Пророческий анекдот оказался, — заметил Вернер.
— Не то слово, Энди. А ведь действительно вся планета спала и видела, как бы от нас избавиться. Очень уж Россия была неудобное государство. Тоже в своем роде Израиль, только большой и с атомными бомбами. И вот нас не стало. А что толку? Пустыня. Говорят, правда, что живут какие-то племена на побережье Северного Ледовитого океана. Мутируют потихоньку. Идолам поклоняются, кретины.
— Что ж они там едят? — удивился Боровский.
— Друг друга.
— Тяжелый случай.
— Не знаю, — Рашен повернулся к собеседникам и усмехнулся одной стороной рта. — У меня от прадеда дневник остался. Настоящий, на бумаге. И там блестяще описано, как они в Париже крыс на вертеле жарили. Когда всех голубей слопали. Это что — жизнь? Которое поколение на Земле ест досыта? Пятое? Шестое?
— Допустим, на Марсе и Венере тоже народ не шоколадом объедается, — ввернул Боровский. — Такую же синтетику жрут, что и мы.
— Это ты к чему? — не понял Рашен.
— Я к тому, что воевать в принципе нехорошо.
— Ты бы это верующим сказал. Лет сто назад, а лучше все пятьсот. Всяким религиозным фанатикам.
— Простите, драйвер, а вы всерьез считаете, что без религий лучше?
— Религия — опиум для народа, — отрезал Рашен. — Костыли для нравственно безногих. И мощный способ зомбирования.
Боровский закусил губу.
— Есть такая русская поговорка: заставь дурака Богу молиться, он и лоб расшибет, — поддержал Вернер. — Вот и расшибли.
— Был еще такой умник — папа римский, — вспомнил Рашен.
— Злые вы, — сказал Боровский. — Одно слово — русские.
— «Синагога, бесплодная и бесполезная, найдет приют в стране неверных…» — процитировал Нострадамуса Рашен. — Ну что, Жан-Поль, обрезала вам крылья дочь Вавилона, а?
— Как бы теперь нас всех не ощипали, — сообщил Боровский зловеще. — Кругом засада. Либо Абрам на чужих наткнется, либо Собрание Акционеров флот разгонит. От чужих-то, может, еще отобьемся…
— Не надо про чужих, — попросил Рашен. — Не отобьемся мы.
— Ну да! — возмутился Боровский. — Как это?! Или мы уже не группа F? Не бригада Attack Force?
— Мы банда истериков и психопатов, Жан-Поль. И в бассейне у нас hui нарисован. Что ты знаешь о чужих? Что на них теория относительности не распространяется, это ты знаешь? Что они экранируются почти идеально, ты в курсе? А как они Плутон выпотрошили?!