Трясущимися руками я вытер себя длинным вафельным полотенцем с чёрной чернильной печатью на краю и облачился в казённые шмотки. И тут же последовала очередная команда на построение.
Синие, как утопленники, рекруты выстроились в одну шеренгу. Оглядев нас, фельдфебель хохотнул.
– А сейчас вы узнаете, что это такое – забрить в армию.
В предбаннике появился парикмахер, единственным инструментом которого была машинка с нулевой насадкой, так что скоро головы у нас блестели и переливались на свету, словно дискошары. Меня охватило грустное чувство: стриженные наголо мы походили друг на друга как близнецы – тощие, лысые, с растерянными лицами.
А вот фельдфебелю наше преображение понравилось.
– Ну наконец-то вы, долбодятлы, стали хоть чуть-чуть походить на людей. Сейчас пройдём на склад, там получите форму и амуницию.
Выходить на улицу не понадобилось. Баня и вещевой склад оказались соединены подземным переходом. Мы прошли по гулкому и сырому тоннелю, прежде чем оказаться в пропахшем нафталином тёплом и сухом помещении, где лопоухий кладовщик, зевая, стал выдавать по списку обмундирование.
Мне достались оливкового цвета кепи, грубоватые штаны и плотная, пропитанная чем-то резиновым куртка, застёгивающаяся на молнию, ремешок без пряжки, три комплекта носков и чёрные ботинки, одного взгляда на которые хватило бы, чтобы определить их как говнодавы. Ни погон, ни кокард, ни эмблем… Нас словно нарочно пытались обезличить по сравнению с другими солдатами батальона. Одним словом, рекруты.
Это было так уныло и мрачно, что в сердце вселилась тоска. «Пять лет, – произнёс я себе. – Грёбаные пять лет, а потом – на свободу». Какой она будет, эта свобода, что меня ждёт – даже загадывать страшно. Ланской-старший сказал, что не сможет мне помогать. Если, не приведи бог, всплывут факты, что его отречение от меня было фальшивым, семья пострадает. Так что мне придётся в будущем опираться исключительно на собственные силы.
Я оделся и обулся, зашнуровав берцы. Форма оказалась немного свободной. Парни, служившие в армии, рассказывали, что сначала резко худели, а на дембель возвращались просто раскабаневшими. Видимо, по этой причине куртка была где-то на размер больше, а штаны могли бы спадать, не будь в них зелёного тканевого ремешка.
Пока фельдфебелю и ефрейторам было не до меня, отыскал глазами зеркало. Пойдём, что ли, посмотрим, как выглядит рекрут батальона смертников.
Видок, конечно, был тот ещё: испуганные глаза, голова на тоненькой лебединой шейке (интересно, тут придётся подшивать подворотнички или обойдётся?), всё какое-то мешковатое и несуразное. Даже напяленное на лоб кепи не спасло. Чухан какой-то, а не боец. Увидев меня, противник если и помрёт, так только от смеха.
Утешало, что и другие были не лучше. Зато как браво смотрелась форма на нашем фельдфебеле. Такое чувство, что он в ней и родился. Может, через какое-то время и я буду являть собой не столь душераздирающее зрелище? Эх, свежо предание…
Очередное построение (похоже, несть им числа), марш-бросок, причём бегом через плац до казармы (неожиданная новость: рекрут не имеет права передвигаться по территории части иначе чем рысью), очередной кишкообразный отсек с надраенной до блеска «взлёткой», по сторонам от которой находятся металлические кровати с жёсткой панцирной сеткой. Кровати в один ярус, и то дело.
– На первый-второй рассчитайсь! – рявкнул Белов.
Дождавшись, когда мы выполним команду, велел:
– Первые номера по очереди занимают правый ряд коек, второй – левый. Марш!
Я замер возле доставшейся мне койки. Она ничем не отличалась от других: такая же металлическая и скрипучая, выкрашенная в защитный цвет. Постельных принадлежностей на ней не было, рядом стояли покрытый коричневой морилкой табурет с инвентарным номером и небольшая деревянная тумбочка с единственным выдвижным ящиком и двумя дверцами ниже его.
– Запоминайте свои места. Обмениваться без разрешения старшего по званию запрещено, – довёл до нашего сведения Белов (само собой снова выстроив нас в шеренгу). – Бельё, подушку, одеяло получите перед отбоем у каптёра. Он же выдаст вам мыльно-рыльные принадлежности и полотенца. Запомните: руки вытирать тем, что поменьше, жопу и прочие части тела – тем, что побольше. Хотя… если перепутаете, мне насрать! Бриться, сукины дети, каждый день до характерного синего блеска. Увижу небритую морду – сгною на гауптвахте. Ботинки надраить так, чтобы лицо в них отражалось. За грязную обувь в расположении пробиваю грудную фанеру кулаком. Сейчас покажу, как именно. Ты, рыжий, два шага вперёд. – Он посмотрел на парня, лицо которого действительно было покрыто россыпью светло-коричневых конопушек.