– Ханна, тебе плохо? – Гонсалес уже был рядом, и поддерживал ее под локоть здоровой рукой.
– Ничего, уже лучше…
Желудок так и норовил подобраться поближе к горлу и выплеснуть свое содержимое.
– Голова закружилась…
– Ты в порядке? – переспросил Васко.
– В порядке, в порядке…
– Ну, тогда мы пошли… – сказал Бастиан.
Марко встал.
– Погодите, – попросила Ханна, стараясь говорить холодно и спокойно. – Мне ненадолго нужна ваша помощь.
Она решилась. Она уверена, что все сделает правильно. Так надо.
– Есть еще одно дело… И его нужно сделать. Соберите всех на площади. Васко, пойдем со мной.
Широколицую Марко упаковал в лучшем виде – она больше напоминала моток скотча, а не живого человека. Ханна сорвала кусок липкой ленты, залепившей широколицей рот, и та зашипела от боли и злобы.
– Помнишь меня? – спросила Ханна.
– Надо было тогда тебя убить…
– Значит, помнишь… Знаешь, зачем я пришла?
– Да мне похер, зачем ты пришла, сука!
Ханна не обратила на ее слова никакого внимания.
– Я пришла тебе сказать, что ты приговорена к смертной казни…
– Кем?!
– Мной.
Ханна показала на Васко.
– Им. Всеми, кто умер по твоей вине. Всеми, кого ты со своими дружками сожрала.
Широколицая смотрела на Ханну снизу вверх с ненавистью и презрением.
– Я не боюсь тебя, сука… – сказала она ласково. – Мы все подохнем, так что мне плевать… Я буду жить, как хочу, или подохну на месяц-другой раньше тебя – мне похер. Мне все похер, ясно! И мне никого не жаль, запомни! И я ни о чем не жалею!
Она внезапно засмеялась, захихикала, как девочка…
– Я никогда не жила так классно, как эти месяцы… Все было зашибись!
– Жаль, я тогда промахнулась…
– Жаль, что мы дали тебе уйти.
Ханна достала пистолет и ножом полоснула по скотчу на щиколотках пленницы.
– Вставай, – приказала она.
– А ты меня отнеси, – ухмыльнулась широколицая. – Что, сука? Кишка тонка? Я для тебя тяжеловата?
– Ну, я тебе предлагала, – сказала Ханна, ухватив ее за волосы и поволокла к выходу. – Пошли, Васко, захватим блондина.
Светловолосый мычал от ужаса и рыдал так, что сопли пузырились на скотче, но Гонсалес вздернул его с пола здоровой рукой и погнал перед собой пинками.
Когда Ханна и Васко вывели своих пленников на площадь, там уже стояли пара сотен челов и герл всех возрастов и зеваки продолжали прибывать.
При появлении перекособоченной, связанной широколицей толпа загудела, заколыхалась, как поднимающееся тесто. Блондинчика же встретили свистом и обидными возгласами. Толпа хотела видеть и слышать казнь, хотела участвовать в процессе – они чувствовали смерть, как псы чуют запах нескольких капель свежей крови за сотни ярдов.
Ханна взобралась в обгоревший кузов пикапа и подняла руку:
– Слушайте!
Шум утих.
– Так, как здесь было, больше не будет, – сказала Ханна негромко, но толпа ее услышала. – Нельзя убивать слабых. Нельзя их есть. Нельзя насиловать. Вам надо будет работать, чтобы жить, каждому из вас – иначе не получается. Иначе вы умрете. Мы не можем помешать вам умереть, но мы можем не дать сильным убивать слабых. Мы можем не дать вам стать зверьем…
Ханна подала знак и Марко с Бастианом забросили пленников в кузов пикапа, заставив широколицую и ее напарника стать на колени. Широколицая попыталась прогрызть залепивший ей рот скотч, но лишь мычала и жевала тонкий прочнейший пластик. Блондин продолжал рыдать, слезы прожигали дорожки в слое грязи, покрывавшем его лицо.
– …зверьем, как эти…
Она достала из-за пояса пистолет.
– Мы умрем, если не будем помогать друг другу. Мы умрем, если будем враждовать. И я лично пристрелю каждого, кто попробует не подчиняться законам… племени! Я – мать племени Парка, приговариваю этих двоих к смерти!
Широколицая вывернула голову, чтобы увидеть Ханну, глаз ее недобро сверкал из-под упавшей челки…
Ствол уперся ей в череп, она мотнула головой, стараясь отбросить оружие, но…
– Сдохни первой! – хрипло крикнула Ханна и нажала на спуск.
Бэнг!
Голова казненной ударила о закопченный металл кузова.
Бэнг!
Выстрел вынес струю розовой взвеси через глазницу светловолосого.
Толпа синхронно вдохнула, и тут же выдохнула сотней глоток…
– Ахххх…
У Ханны дрожали колени, но голос был громок и тверд.