Он не должен был смущаться, но глядя на Белку, смущался. И не только смущался.
Тим развернулся и уставился в другую сторону, а Белка, складывала вещи и продолжала говорить:
– Пару раз даже пришлось снейка пробовать на вкус! И они вкусные! Если запечь на углях, то вкуснее маленького пигги и даже печени дира. На берегу они легкая добыча, но я точно знаю: окажись рядом с ними в воде – и ты покойник! В воде они… Эй, ты чего?
Книжник стоял к ней спиной, разглядывая ближайшую стену.
– Тим! – позвала она.
Он повернулся, но продолжал смотреть в сторону.
– Эй, Книжник!
Он повернул голову в ее сторону и уставился Белке в глаза.
– Ты странный, – сказала Белка. – Тим, я такая же, как все. Такая же, как ты. Что это на тебя нашло? Давай, раздевайся! Или ты собираешься плыть в одежде?
– Извини, – он опустил голову.
– Не за что тут извиняться. Я не жрица Сити, трусов не ношу, мне по статусу не положено… Давай, давай! Мы время теряем.
Книжник принялся раздеваться, неловко прыгая на одной ноге и стараясь не смотреть на Белку. Он опасался, что его интерес станет заметен.
– Фонарик положим сверху, – сказала она. – Может понадобиться. Давай сюда джинсы…
Вниз легла добытая Тимом взрывчатка, ее было много, не меньше двадцати фунтов, за ней последовали запалы, завернутые в плотный пластик, пакет с патронами. Потом она уложила в бак вещи Книжника, проверила, закрыт ли рюкзак с картой и дневником, расположила заряженный обрез так, чтобы его можно было выдернуть одной рукой. Она не торопилась, но работала быстро и аккуратно, продумывая каждый шаг.
– Готов?
Он стоял перед ней высокий, костлявый, так же, как она, покрытый ссадинами и кровоподтеками с головы до ног, и хлопал своими подслеповатыми глазами. Он должен был бы вызвать или жалостливую улыбку или смех, но почему-то, глядя на него, она испытывала странное чувство, названия которому не было в ее словаре. Ей хотелось обнять его и увидеть, как он улыбается, и ощутить, как щекочут щеку его пушистые, как у герлы, ресницы, и еще почувствовать его теплое дыхание у себя под ухом.
Когда-то очень давно это называлось нежностью, но здесь и сейчас это слово было не в ходу.
– Помоги-ка…
Они подтащили бак к краю платформы, туда, где чадил факел. Белка попробовала ногой воду, скривилась от холода, но все же скользнула в поток, придерживаясь руками за скользкий камень.
– Бак, – приказала она, и тут же скривилась, как от боли. – Как же холодно, забери меня Беспощадный!
Под весом груза их импровизированный плот ушел под воду наполовину, Белка тут же ухватилась за ручку и просунула руку в капроновую петлю – она соорудила такие с обеих сторон емкости.
– Подай мне факел!
Книжник исполнил просьбу.
– А теперь – прыгай!
Тим окунулся в ледяную воду подземной реки, и чуть не взвыл – ощущение было острым, кожа вспыхнула холодным пламенем и заныла, словно ее исполосовали лезвиями.
Течение уже несло их в тоннель и поток оказался довольно быстрым.
– Как ты? – спросил Книжник.
Чтобы их не крутило, обоим приходилось сильно болтать ногами.
Благодаря факелу Тим мог видеть лицо Белки над черным глянцем воды. Рыжие короткие волосы, резкие скулы, блестящие глаза. Он впервые обратил внимание, какая красивая у нее шея – высокая, тонкая – и как совершенна посадка головы на этой шее.
– Бывало лучше… Холодно очень…
Она попыталась сложить губами улыбку, но улыбка замерзла, так и не распустившись.
– А ты?
– Не чувствую ног…
– Совсем? – испугалась она.
– Почти, – и у него улыбка получилась кривоватой. – Если честно, то пока только пальцы скрючивает. Судорога, но терпимо.
– Надо выдержать, – выговорила Белка синеющими губами. – Иначе мы отсюда не выползем. Надо терпеть…
Она снова подняла факел чуть выше головы и световой круг чиркнул по своду, проплывавшему над ними, выхватывая из темноты серый бетон и свисающие вниз нити разросшейся плесени.
– Сколько терпеть? – спросил Тим.
– Не знаю, – призналась Белка, нижняя губа у нее совсем посинела и начала дрожать. Зубы стучали кастаньетами. – Тут ты посчитаешь лучше меня. Милю еще. Может, две мили…