— Милый синьор, ваша мать слишком взволнована, она находится под влиянием интриганов, — обратился к своему племяннику Лудовико. — Постарайтесь уговорить ее отказаться от их услуг. Нужно сделать так, чтобы вокруг нее оставались только по-настоящему преданные ей люди.
Молодой герцог направился в апартаменты матери, чтобы сообщить ей о последнем решении Мавра. Джан Галеаццо тоже был крайне встревожен, не в его правилах было бросать вызов герцогине-матери. Он знал, что, несмотря на многочисленные унижения, которые она претерпела, у нее еще достаточно сил и энергии, чтобы поставить в трудное положение своих врагов.
— Синьора, верные тебе люди слишком вовлечены в заговоры, которые на протяжении ряда лет терзают наше герцогство. Следует, чтобы ты отказалась от их услуг. Мы сами предложим тебе доверенных лиц, на которых ты сможешь положиться.
Лицо герцогини вспыхнуло от гнева. Она поняла: вокруг нее одни предатели, люди, которые ее ненавидят. Но она не ожидала, что даже родной сын присоединится к своре ее врагов.
— Как вы осмелились?! Ведь я все еще синьора Милана, на мне регентство! Я не девчонка какая-нибудь, за которой нужен глаз да глаз. Я уже давно в одиночестве. Вы убили, отправили в ссылку людей, которые были мне всего дороже. Всякий раз я была вынуждена соглашаться. А теперь хватит! Это уж слишком! Глава правительства — я! Назначаю и увольняю министров тоже я! На этом стою и буду стоять!
Взрыв сильного чувства. Дальше — пустота. Не успел сын выскользнуть за дверь, как ноги ее подкосились. Мать не выдержала ужасного нервного напряжения. Губы ее мелко дрожали. Голова словно скована стальным обручем. Она не знала, как ей быть. И это незнание лишило ее воли сопротивляться. Чем меньше она сознавала себя как личность, тем выше поднималась в ее груди волна страстного желания забиться в угол, покинуть эту проклятую страну, в которую она попала по воле судьбы. О, как желала она возвратиться к себе на родину, туда, где счастливо и безоблачно протекли годы ее детства и отрочества, — в Савойю, в Пьемонт! Стоит только попросить французского короля оказать ей гостеприимство…
— Нет, синьора, вы не вправе покинуть нас. Что скажут итальянские государи? Ваш отъезд нанес бы непоправимый ущерб государству.
Мавр, видевший в Боне последнее серьезное препятствие на пути к абсолютной власти, вполне искренне уговаривал ее остаться, хотя бы на время. В его интересы не входило, чтобы Бона стала изгнанницей. Гораздо полезнее подержать ее при дворе на правах марионетки, полностью лишенной какой бы то ни было власти и неспособной навредить ему. Ее присутствие к тому же было бы своего рода фасадом, за которым Мавр мог бы в полной безопасности продолжить плетение своих интриг.
Но Бона, выслушав лицемерные заверения и откровенные угрозы своего деверя, выплеснула прямо в лицо ему весь свой гнев, всю свою горечь и слезы, все свое негодование. Она умоляла проявить к ней милосердие. Она проклинала его. Но она была всего лишь тенью той великолепной и неприступной синьоры, которая еще так недавно была гордостью миланских простолюдинов.
— Прекратите, наконец, истязать меня, иначе я закричу! Да, подойду к окну и призову на помощь народ. Пусть он освободит меня. Народ еще не разлюбил меня. Он откликнется на мой призыв. Он восстанет против врагов своей любимой госпожи. Но если и это мне не удастся, то, клянусь, я выброшусь из этого же окна. Брошусь головой вниз с самой высокой миланской башни! Я убью себя, и тогда синьоры Италии узнают, кто мой мучитель, кто совершил надо мной самую гнусную пытку!
Мавр спокойно выслушал ее. Он был до крайности удовлетворен сценой. Ни один мускул не дрогнул на его смуглом лице. Единственное, что еще беспокоило его, так это куртизаны. Наверняка подслушивали под дверью и каждое слово запомнили!
— Ну вот видите, — обратился он к советникам, — эта женщина совсем обезумела. Она невменяема и не несет ответственности за свои поступки. Следовало бы позаботиться, чтобы, не дай Бог, она не совершила чего-нибудь ужасного. Что бы она ни сделала, во всем будем виноваты мы — герцогство.
Наконец Лудовико счел возможным представить в качестве последнего решения Боны то, что, собственно говоря, и входило в его планы:
— Что же, если вам так не терпится покинуть нас, на то ваша воля. Но помните, что вы покидаете нас по собственному хотению, вас никто не гнал отсюда.
Лудовико распорядился, чтобы Джан Галеаццо сам предложил матери поселиться в замке Аббьятеграссо в качестве пленницы, окруженной неслыханной роскошью, имевшей право на ренту в 25 миллионов дукатов в год. Он разрешил ей взять с собой драгоценностей на 50 тысяч дукатов. Более того, Мавр сделал герцогине подарок в 10 тысяч дукатов.