Мавр был прав, предсказывая возможные последствия приватной неприязни, угрожавшей перерасти в широкий вооруженный конфликт. Сансеверино, разумеется, считал эту войну своим личным делом. Он с такой страстью принялся за осуществление своих планов, что без труда одержал первые победы в битве под Фикароло — замком на берегах По. Путь на Феррару был частично открыт, и венецианские войска подошли к стенам неприятельской крепости.
Несмотря на успехи своего союзника, папа переживал период серьезных трудностей. Угрожающее наступление армии Альфонсо Арагонского, сына неаполитанского короля, заставило его тревожиться за судьбы Рима. Тем временем Костанцо Сфорца и Никколо Вителли уже были у стен Читта-дель-Кастелло. Судьба папской власти оказалась в опасности. Сикст IV был спасен только благодаря вмешательству в конфликт одного из самых блестящих кондотьеров эпохи — Роберто Малатесты, синьора Римини. Вступив на территорию папского государства, он нанес поражение арагонцам в результате жестокой и кровопролитной битвы под Кампо-Морто на полпути между Анцио и Веллетри.
— Кажется, сам Господь вмешался в войну, — высказался Мавр в свойственной ему фаталистической манере. — Иначе трудно объяснить, отчего со сцены вдруг сошли двое из наиболее выдающихся капитанов.
И в самом деле случилось невероятное. 10 сентября в Болонье неожиданно умер герцог Урбино, командовавший войсками лиги. На следующий день ушел из жизни, погрузив римского папу в глубочайший траур, бравый вояка Роберто Малатеста. Разумеется, в народе стали поговаривать, что он-де был отравлен.
Сикст IV созвал свой Совет, чтобы выразить глубокую обеспокоенность неожиданным поворотом дел.
— Венецианцы уже на пути в Феррару. Из всех документов явствует, что этот город должен быть верен нашему попечительству. Однако оккупация Феррары венецианскими войсками практически неизбежна, и будущее этого города ужасно. Необходимо договориться с противником, прежде чем свершится непоправимое.
Перемирие, подписанное папой с королем Неаполя 12 декабря 1482 года, стало мирным договором.
Последние месяцы Лудовико Мавр был вынужден заниматься как внутриполитическими вопросами герцогства, так и проблемами, связанными с войной. Судьба Боны все еще вызывала немало кривотолков. 1 сентября 1482 года Людовик XI, король Франции, направил в Аббьятеграссо своего опытного дипломата де Виньи с поручением заявить герцогине, что в случае ее желания возвратиться в Милан она может сделать это без промедления. При этом Бона будет находиться под покровительством трона и оружия Франции. Мавр был в замешательстве. Бона возвратилась в столицу герцогства и потребовала назад драгоценности и деньги, которые были у нее отобраны.
— Правильно ли я поняла, — спрашивала Бона в опасении за свою жизнь, — что никто не вправе посягать на мой двор и я могу окружить себя теми людьми, какими пожелаю?
Де Виньи не только обещал это Боне, но и потребовал от Мавра, чтобы во всех официальных документах Бона по-прежнему именовалась «герцогиней Миланской». Однако в этом вопросе упрямый деверь не желал уступить.
— Я вовсе не требую возвратить мне регентство, — горячилась Бона. — Мне довольно и того, чтобы меня просто уважали.
По общему впечатлению итальянских государей, Мавр сосредоточил в своих руках огромную власть. Естественная реакция окружающих в подобных случаях та же, что и у своры охотничьих собак. В охоте на кабана именно они окружают загнанного зверя, доводя его своим лаем до изнеможения. В дележе добычи венецианцы уговаривали принять участие Тривульцио, бывшего самым любимым кондотьером Мавра. В то же время они науськивали семейство Росси из Пармы на миланского государя.
— До тех пор, пока я могу положиться на Тривульцио, мне нечего бояться, — гордо заявлял Мавр.
И действительно, блестящий военный талант прославленного капитана, а также выучка Марсилио Торелли пока удерживали всех врагов в стороне от границ герцогства. Все было бы хорошо, если бы не меделянская собака — Сансеверино, который не желал признать себя побежденным. Он по-прежнему совершал предательские набеги на земли герцогства.
— Только бы удалось подмять Сансеверино, — доверительно говорил своему послу Лудовико, — и дело сделано.