Долгое время она жила для семьи. И вот осталась одна. Муж умер. Единственный сын Патрик далеко, в Шанхае, продаёт французские автомобили. Доволен: «Расходятся, как французские булочки!» Что ж, тем лучше. По крайней мере, есть работа, приличный доход, что немаловажно в наше время. Жаль только, что далеко. Она предпочла бы, чтобы «пежо» и «ситроены» так же хорошо расходились во Франции и сын был рядом, а не за тысячи километров… Девять тысяч двести шестьдесят два километра! Даже в переводе на язык современной техники — это много долгих часов полёта. Нет, такое расстояние ей уже не преодолеть. Ничего не поделаешь — у сына своя жизнь, это естественно. Хотя и грустно. Луиза всё ждала внуков, завидуя тем, у кого они были… И дождалась!
Единственную внучку она видит раз в год, в декабре, когда сын приезжает на праздники, и бабушка в её представлении связана с ёлкой, Дедом Морозом и рождественскими подарками. Сонечке шесть лет, она ходит в местный садик и говорит по-китайски так же бойко, как и по-французски, и сама, кажется, стала походить на маленькую китаянку. Патрик радуется: дочь выучит язык и сможет устроиться в Китае, где большие возможности; во Франции делать нечего. Спрашивается, для чего я растила сына, если на старость лет всё равно одинока? Луиза отпила глоточек пино, чуть подержала во рту — удивительно: и персик, и абрикос, и ещё что-то, целый букет… Мишель подтрунивал над ней: «Ты всё делаешь не по правилам!» Пино пьют до еды. А она предпочитала после обеда — как заключительный, благоухающий аккорд. Пино пьют охлаждённым, а она любила его комнатной температуры — лучше ощущаешь тёплый аромат. Больше некому ей делать замечаний, даже в шутку. Она могла поступать как ей вздумается. У одиночества есть и преимущества… Постепенно она научилась жить в своё удовольствие, считаясь лишь с собственными вкусами и привычками, что оказалось весьма приятно. Раньше, с Мишелем, она много и поздно ела на ночь, особенно в гостях или ресторане; это было для неё мучительно. Теперь она перестала принимать приглашения на вечер. И держалась стойко. «Вы не ужинаете?» — спрашивали её с ехидцей. «Ужинаю, — отвечала она невозмутимо. — Йогурт и пару листиков салата». Что и говорить! Раньше приходилось подстраиваться под других. И в заботах, в постоянной необходимости жить по чужим, навязанным ей правилам некогда было разобраться и понять: а что же хорошо для неё? Что подходит именно ей? Жизнь человека есть путь к самому себе. Кто сказал? Она уже не помнила. Да и неважно. Пусть это будет её личное умозаключение. Да и что тут особенного или глубоко философского? Каждый так или иначе сознаёт под конец жизни, что он есть на самом деле… А если и не задумывается, всё равно становится тем, что он есть… Это неизбежно. Достаточно посмотреть, как меняется человек, когда ему больше не нужно изображать хорошего работника или образцового семьянина! Один опускается, а другой буквально перерождается… Жаль только: едва начинаешь понимать, что ты такое и что из себя представляешь, — жить остаётся немного, и практической пользы от этого понимания никакой… Ошибки сделаны, их уже не исправишь, путь пройден, и часто не тот, который следовало выбрать. А назад уже не вернёшься…