— Первый! — рявкнул отец.
Один из телохранителей вошел. Его не звали «Первый», но Отцу было плевать на его имя, он не утруждал себя запоминанием имен простых Солдат и давал им номера.
Первый стоял рядом со мной, и, пока отец внимательно изучал тело мамы, близко наклонившись с жестокой улыбкой, он сжал мое плечо. Я глянул на него, гадая, что тот делает, что бы это значило, но его глаза были сосредоточены на отце, а не на мне.
— Вызовите кого-нибудь убрать здесь все и позвоните Бардони. Он должен найти мне новую жену.
Я опешил, переваривая услышанное.
— Новую жену?
Отец прищурил свои серые глаза. Такие же серые как мои.
— Переоденься, и веди себя уже, черт тебя дери, как мужчина, а не мальчишка, — он на мгновение замолчал. — И приведи Маттео. Ему нужно увидеть, какой трусливой шлюхой была его мать.
— Нет, — сказал я.
Отец уставился на меня.
— Что ты сказал?
— Нет, — повторил я тихо. Маттео любил маму. Увиденное причинит ему боль.
Отец посмотрел сначала на руку, все еще лежащую на моем плече, затем на охранника.
— Первый, выбей из него эту дурь.
Первый убрал свою руку с моего плеча и, мельком взглянув на меня, стал избивать. Я упал на колени, вновь склоняясь над лужей материнской крови. Я почти не чувствовал удары, тупо уставившись на красные следы на белом мраморе.
— Хватит, — приказал Отец. И все прекратилось. Я оглянулся на него, в голове звенело, спину и живот жгло. Он долго смотрел в мои глаза, и я уставился в ответ. Нет. Нет. Нет. Я не буду приводить сюда Маттео. И плевать, заставит он Первого вновь избить меня или нет. Я привык к боли.
Он сжал губы.
— Второй! — другой телохранитель вошел. — Приведи Маттео. Лука засрет кровью все наши дорогие персидские ковры.
Я почти улыбнулся, потому что знал, что победил. Я попытался подняться, чтобы помешать Второму, но Первый крепко схватил меня за руку. Я стал сопротивляться и почти высвободился, когда Маттео показался в дверном проеме и замер.
Карие глаза Маттео стали огромными, когда он увидел маму и кровь, а затем свой нож, лежащий неподалеку от ванной. Отец кивнул в сторону мамы.
— Твоя мать бросила тебя. Она покончила с собой.
Маттео тупо пялился.
— Забери свой нож, — приказал отец.
Маттео, оступившись, вошел, и хватка Первого на моей руке усилилась. Отец пристально посмотрел на меня, а потом на брата, который поднял нож трясущимися руками.
Я ненавидел Отца. Ненавидел так сильно.
И ненавидел маму за то, что она сделала, за то, что она оставила нас с ним.
— А теперь, приведите себя в порядок, вы оба.
Маттео замер, глядя на свой окровавленный нож. Я схватил его за руку и потащил за собой, спотыкаясь. Я привел его в свою спальню, а затем затащил в ванную комнату. Он все еще пялился на нож. Я выхватил его и засунул под горячую воду, чтоб смыть засохшую кровь. Глаза горели, и я сглотнул.
Никаких слез. Больше никогда.
— Почему она взяла мой нож? — тихо спросил Маттео.
Я выключил воду и вытер нож полотенцем, а затем протянул его брату. Мгновение спустя он покачал головой и попятился назад, врезаясь в стену и падая на задницу.
— Почему? — пробормотал он, его глаза были полны слез.
— Не плачь, — прошипел я, быстро закрывая дверь в ванную комнату на случай, если отец решит заглянуть в спальню.
Маттео выпятил подбородок, прищурившись, уже начиная рыдать. Я напрягся и схватил полотенце прежде, чем рухнуть на колени рядом с братом.
— Хватит плакать, Маттео. Прекращай, — сказал я тихо. Я провел полотенцем по его лицу. — Вытри слезы. Иначе отец накажет тебя.
— Плевать, — выдавил Маттео. — Срать я хотел на то, что он сделает.
Он врал, судя по уловимым в его голосе ноткам ужаса.
Я уставился на дверь, обеспокоенный послышавшимися шагами. Было тихо, если только отец не шпионил за нами. Но, скорее всего, он был занят, разбираясь с телом мамы. Может быть, он приказал своему Консильери Бардони утопить его в реке Хадсон. Меня передернуло.
— Возьми полотенце, — приказал я.
Маттео, наконец, послушался и сильно растер им свои красные глаза. Я протянул ему нож. Он осуждающе посмотрел на меня.
— Бери.
Он сжал губы.
— Маттео, ты должен забрать его. — Отец не позволит ему выбросить нож. Мой младший брат, наконец, протянул руку к ножу и ухватился за рукоятку.
— Это всего лишь нож, — сказал я, но все, что я, как и он, видел, была кровь, которой тот был покрыт.
Он кивнул и засунул его в карман. Мы уставились друг на друга.
— Мы остались одни.
— У тебя есть я, — отзываюсь в ответ.
Раздался стук, и я быстро поднял Маттео на ноги. Дверь распахнулась, и вошла Марианна. Ее глаза прищурились, когда она посмотрела на нас. Ее темные волосы, которые она обычно собирала в пучок, были растрепаны.
— Хозяин отправил меня проверить, готовы ли вы. Его Консильери скоро прибудет.
Ее голос звучал странно, я не мог понять его, а губы дрожали, пока ее взгляд скользил между мной и Маттео.
Я кивнул. Она подошла ближе и коснулась моего плеча.
— Мне жаль, — я отшатнулся от ее прикосновения. Я уставился на нее, это помогало сдержать слезы.
— А мне нет, — пробормотал я. — Она была слабой.
Марианна сделала шаг назад, глядя на меня и Маттео, она изменилась в лице.
— Поторапливайтесь, — произнесла она прежде, чем выйти.
Маттео взял меня за руку.
— Я буду скучать по ней.
Я взглянул на свои ноги, на покрытые кровью носки, не говоря ни слова, потому что это тоже стало бы проявлением слабости. Я больше не позволю себе быть слабым. Никогда.
Чезаре нанес сильный удар мне в живот. Задыхаясь, я упал на колени. Марианна опустила свое вязание с резким вдохом. Прежде чем он успел нанести удар мне в голову, я отклонился и поднялся на ноги, поднимая сжатые кулаки.
Чезаре кивнул.
— Больше не отвлекайся.
Я сжал зубы и атаковал, притворившись, что собираюсь нанести апперкот, а затем ударил его кулаком в бок. Издав утробный звук, он упал, опрокинувшись на спину. Чезаре давал мне уроки борьбы с тех пор, как мне исполнилось три.
Чезаре отошел от меня.
— Ты будешь непобедим, когда станешь старше.
Я хотел быть непобедимым уже сейчас, чтобы отец больше не смог нас избивать. Я был выше и сильнее других детей в школе, но нужно было стать еще мощнее. Я принялся снимать перчатки.
Чезаре повернулся к Маттео, который сидел на краю боксерского ринга, подтянув ноги к груди и наморщив лоб.
— Твоя очередь.
Мой брат никак не отреагировал, уставившись в никуда. Я швырнул в него боксерскую перчатку. Он тяжело вздохнул, почесывая голову и взлохмачивая свои темные волосы, а затем нахмурился.
— Твоя очередь, — сказал я.
Он поднялся на ноги, но я мог сказать, что он был в хреновом настроении. Я знал причину, но надеялся, что он сдержится.
— Почему мы не на похоронах мамы?
Марианна направилась к нам. Я швырнул в него вторую перчатку.
— Заткнись!
Он топнул ногой.
— Нет! — он спрыгнул с боксерского ринга и направился к выходу из спортзала. Что он творит?
— Маттео! — крикнул я, кинувшись за ним.
— Я хочу попрощаться с ней! Это нечестно, что она там одна.
Нет, нет, нет! Почему он говорит подобное в то время, когда мы окружены кучей посторонних? Я не оглянулся на Марианну и Чезаре, но знал, что они расслышали каждое слово.
Я быстро схватил Маттео за руку у выхода и вернул обратно в зал. Он попытался отделаться от меня, но я был сильнее. Он посмотрел на меня глазами, полными слез.
— Прекрати плакать, — резко прошептал я.
— Неужели ты не хочешь попрощаться? — прохрипел он.
Давление в моей груди усилилось.
— Она же не захотела с нами попрощаться, — заявил я Маттео, и он вновь заплакал.
Марианна положила руку на его плечо, но не на мое. Она запомнила. Каждый раз, когда она пыталась утешить меня в последние дни, я отталкивал ее.