Одна лишь матушка Раиса, кажется, осталась неизменной. Она и сейчас такая, какою ее помнит Лукия шесть лет тому назад. Те же черные сердитые усы на верхней губе, та же коричневая бородавка с пучком волос на подбородке, те же четки, те же черный платок и черное платье, напоминающее монашескую рясу.
Теперь Лукия хорошо знает святых. Георгия-победоносца, одолевшего змея, Илью-пророка, разъезжающего по небу в огненной колеснице и разбрасывающего молнии и громы. Это — самые главные. А ведь есть еще второстепенные и третьестепенные — всякие Иоанны-великомученики, Серафимы Саровские, Тихоны-молчальники...
В длинные зимние вечера матушка Раиса приходила к девочкам в спальню. Тогда, бывало, далеко за полночь она рассказывала им о жизни и страданиях Варвары-великомученицы, про святого Симеона, который долгие годы прожил на столпе, про Иоанна, который на всю жизнь закопал себя по пояс в землю...
Девочки слушали эти рассказы, затаив дыхание, боясь шелохнуться.
— Матушка Раиса, — спрашивала пораженная, подавленная всем услышанным Лукия, — зачем же они сами себя так мучили?
Матушка Раиса клала на голову девочки свою костлявую руку и, поглаживая волосы, продолжала:
— Они истязали свое тело здесь, на грешной земле, чтобы после смерти там, на небе, попасть в рай... А ты вот поститься не любишь... Нет, девочка, не легко заработать царство небесное, не легко... Скорее всего нам доведется кипеть в котлах, в геенне огненной, в смоле кипящей...
— Матушка Раиса, — срывалось с дрожащих, как лепестки, уст Лукии, — и я там кипеть буду? И я, матушка Раиса?
Что-то непонятное поблескивало в карих глазах воспитательницы — то ли сдерживаемая усмешка, то ли радость, вызванная тем, что в голосе девочки дрожит нескрываемый страх.
— Не будешь бога забывать — и он тебя не забудет...
— Матушка Раиса, а откуда вы все это знаете?
— Из книг, девочка. Из книжек, в которых описано житие каждого мученика, каждого святого...
— А я могу читать эти книжки?
— А почему же нет? Хоть и слабовато, а грамоту все же знаешь. Завтра я тебе дам такую книжку, но читать ее будешь лишь по праздникам — работать надо, а не читать.
Обещание свое матушка Раиса исполнила. Она дала Лукии не одну, а несколько замусоленных, растрепанных книжек. Тут были и «Житие святой мученицы Серафимы», и «Святой Симеон-столпник».
Был воскресный день. Вернувшись из церкви, Лукия взялась за книжки. Начала с «Жития Серафимы», потому что в этой книжке было много рисунков. Читала по складам и вначале не все понимала. Пока прочтет какое-нибудь длинное слово — забудет два предыдущих. Но читать не бросала, с каждой страницей все больше углублялась в книжку. Какой-то священник или игумен, сочинявший «жития», придумал для Серафимы адские муки. Знал игумен, что проверить его писания невозможно, что Серафимы такой никогда и не было на свете.
Затем Лукия прочла книжку о Симеоне-столпнике, в которой церковные «историки» придумали для него еще большие страдания. Эти писания глубоко ранили детское сердце. Девочка стала тихой, задумчивой. Все ее существо как бы окутала незримая пелена грусти. Сквозь эту пелену все реже прорывались веселое детское слово, улыбка, шалости... В церкви Лукия опускалась на колени и старалась стоять так долго-долго, пока от усталости не начинало дрожать все тело и болеть спина. Нет, никогда-никогда не будет она походить на Серафиму — вот чуточку заболели колени, а она уже подымается на ноги. Нет, она большая грешница, она страшится мук... Но ведь вечный огонь и кипящая смола еще страшнее. Не зная, как быть, Лукия шепотом повторяла перед образом Марии:
— Святая богородица, радуйся на небеси, на земле и под землей.
Это была излюбленная молитва Лукии — в ней все ясно, все просто и коротко. Лукия хорошо помнит, как крепко ей досталось четками от матушки Раисы, когда, разучивая молитву «Отче наш», она вместо «хлеб наш насущный» сказала «хлеб наш покушал». До чего же больно стегают эти четки!
Была у Лукии еще одна любимая молитва, которую она как-то услышала в церкви от старой убогой старушки. Старушка стояла, опираясь на палку, и все время шамкала:
— Суси святый, матерь бога, аминь... Суси святый, матерь бога, аминь...
Но что все эти молитвы! Вот если бы и вправду стать мученицей Серафимой или святым Симеоном-столпииком, жить на столпе. Сбегутся люди. Станут спрашивать: «Что с ней?». Мальчишки будут камушки швырять, насмехаться, а из церкви выйдет священник и скажет: