Невольно останавливаясь во время своихъ безцѣльныхъ прогулокъ передъ дверью лавки Кхіамулла, онъ сейчасъ же отправлялся дальше. Кхіамулла тамъ не было. За прилавкомъ стояло только два молодыхъ приказчика съ такимъ же, какъ у него зеленоватымъ цвѣтомъ лица. Бѣдный его другъ лежалъ въ больницѣ въ надеждѣ, что нѣсколькихъ дней покоя, вдали отъ сырого полумрака лавки, было бы довольно, чтобы избавиться отъ этого кашля, который, казалось, истощалъ его тѣло, заставляя его харкать кровью. Онъ родился въ странѣ солнца и нуждался въ его божественной ласкѣ.
Агирре могъ бы зайти въ контору Абоабовъ, но боялся этого. Старикъ по прежнему всхлипывалъ отъ волненія, разговаривая съ нимъ, но въ его лицѣ добродушнаго патріарха было чтото новое, что отталкивало испанца. Забулонъ встрѣчалъ его мычаніемъ и продолжалъ считать деньги.
Четыре дня Агирре не видалъ Луну. Сколько часовъ проводилъ онъ въ окнѣ отеля, тщетно разглядывая жилище Абоабовъ! На террасѣ никого. Никого за ставнями. Домъ какъ будто вымеръ. Нѣсколько разъ на улицѣ онъ встрѣчался съ женой и дочерьми Забулона. Онѣ проходили мимо, дѣлая видъ, что не замѣчаютъ его, серьезныя и гордыя въ своей величавой тучности.
Луна оставалась незримой. Словно она уѣхала изъ Гибралтара. Однажды утромъ ему показалось, что онъ узнаетъ ея тонкую руку, открывающую часть жалюзи. Онъ вообразилъ себѣ, что видитъ между зелеными деревянными полосками жалюзи эбеновый шлемъ ея волосъ и ея блестящіе глаза, устремленные на него. Но это было только видѣніе, продолжавшееся мгновеніе. Когда онъ хотѣлъ сдѣлать умоляющій жестъ, когда поднялъ руки, прося ее подождать, она уже исчезла.
Что предпринять, чтобы сблизиться съ ней, разбить ревниво оберегаемую обособленность, въ которой живутъ еврейскія семьи? Къ кому обратиться за разъясненіемъ относительно этой неожиданной перемѣны? He обращая вниманія на непріязнь и холодность, съ которой къ нему относились Абоабы, онъ входилъ подъ разными предлогами въ ихъ контору. Хозяева встрѣчали его съ ледяной вѣжливостью, какъ назойливаго кліента. Входившіе по своимъ дѣламъ евреи смотрѣли на него съ дерзкимъ любопытствомъ, словно нѣсколько минутъ тому назадъ говорили о немъ.
Однажды утромъ онъ увидѣлъ, какъ Забулонъ разговаривалъ съ приблизительно сорокалѣтнимъ человѣкомъ, низкаго роста, немного сгорбленнымъ и въ очкахъ. На немъ былъ четырехугольный цилиндръ, сюртукъ съ длинными фалдами, a на жилеткѣ болталась большая золотая цѣпочка. Онъ говорилъ слегка пѣвучимъ голосомъ о быстромъ прогрессѣ Америки, о величіи Буэносъ-Айреса, о будущности, которую тамъ могли бы имѣть ихъ единоплеменники, о выгодныхъ дѣлахъ, которыя онъ тамъ сдѣлалъ.
Нѣжная внимательность, съ которой его слушали отецъ и сынъ, возбудила въ душѣ Агирре подозрѣніе, отъ котораго кровь притекла къ сердцу и холодѣли конечности. Онъ задрожалъ отъ удивленія. Это онъ? И нѣсколько мгновеній спустя онъ безъ всякаго основанія на то, совершенно инстинктивно самъ отвѣтилъ на свой вопросъ. Да! Это онъ! Онъ не ошибся. Безъ сомнѣнія, передъ нимъ былъ женихъ Луны, пріѣхавшій изъ Америки. Разсѣивая его сомнѣнія, его окончательно укрѣпилъ въ этомъ предположеніи быстрый, холодный и презрительный взглядъ, украдкой брошенный на него этимъ человѣкомъ, продолжавшимъ разговаривать съ своими единовѣрцами.
Вечеромъ онъ снова увидѣлъ его на улицѣ. Онъ былъ уже не одинъ. Онъ шелъ подъ руку съ Луной, одѣтой въ черное. Она прижималась къ нему, какъ будто уже была его женой и оба шли съ непринужденностью жениха и невѣсты. Она не видѣла Агирре, или не хотѣла его видѣть. Проходя мимо него, она повернула голову къ своему спутнику, дѣлая видъ, что говоритъ съ нимъ съ большимъ воодушевленіемъ.
Друзья Агирре, образовавшіе кругъ на тротуарѣ передъ Биржей, смѣялись при видѣ этой встрѣчи съ легкомысліемъ людей, признающихъ любовь только какъ времяпрепровожденіе.
– Эхэ! – сказалъ одинъ изъ нихъ испанцу – у васъ отбили даму. Еврей отбилъ ее. Понятное дѣло! Они женятся только на своихъ, особенно, если у дѣвушки есть деньги.
Агирре провелъ ночь безъ сна, строя въ темнотѣ самые жестокіе планы мести. Въ другой странѣ онъ зналъ бы, что ему дѣлать: – онъ оскорбилъ бы еврея, далъ бы ему пощечину, дрался бы на дуэли, убилъ бы его, а если бы онъ не принялъ его вызова, преслѣдовалъ бы его, пока онъ не уступитъ ему дорогу. Но здѣсь онъ жилъ въ другомъ мірѣ, въ странѣ, не знавшей рыцарскихъ обычаевъ древнихъ народовъ.
Вызовъ на дуэль вызвалъ бы смѣхъ, какъ нѣчто экстравагантное и смѣшное. Онъ можетъ напасть на него на улицѣ, унизить его, убить его, если тотъ вздумаетъ защищаться, но – увы! – англійская юстиція не считается съ любовью, не признаетъ существованія преступленій, совершенныхъ въ порывѣ страсти.