— А куда он тогда денется? — вздохнул кто-то.
Послышался грохот подводы, поднялись облака пыли и снега.
— Тпру!
Возчик с заснеженной бородкой давно, видно, тянул вожжи, увидев на дороге завхоза, но только здесь лошадки остановили пустую подводу. Он спрыгнул с козел.
— Что ж ты, божий человек, пешком? — набросился он на Мазуре. — Смотался с мешком на горбу, а я — догоняй, задрав дышло? Чудак, ей-богу!
Внезапно подобрев, подошел к Мазуре и с каким-то неожиданным уважением добавил:
— Пожалел бы себя…
Он замолчал, почувствовав, как Кирика Рошкулец молча остановился за его спиной. Возчик притянул к себе мальчика, сдул пыль с очков, обтер щеки ладонью, задержал на мгновение руку на тонкой шее, отряхнул воротник, поднял и заботливо застегнул на обе пуговицы.
— Не простудись, — пробормотал он.
Между тем ребята окружили подводу. Кто-то побежал за ведром — напоить лошадей. Котеля принес откуда-то охапку сена.
— А ну, хватит бездельничать, за работу, орлы! — крикнул Некулуца. В сердцах схватил кирку и ударил по камню, твердому, как застывшая лава. Но успокоиться не мог. — Что вы поняли из слов Леонида Алексеевича? Ничего вы не поняли. Борьба была, черт бы вас подрал! Надо же было кому-то рыть могилы. Для павших. Вот. А мы? Мы живем в мирное время. Строим. Нам нечего хныкать. Мы в добрый час родились. Ясно?
Ребята взялись за дело. С шумом перекатывали камни, щебень таскали на носилках, возили на скрипучей тачке, а Миша Хайкин нашел где-то большую глиняную миску, нагрузил ее доверху щебнем и пытался тащить ее волоком.
— Ай да Миша, что придумал!
— Не надорвись, дорогуша! — насмехались те, с носилками.
Миша отвечал спокойно:
— Мой отец был портным. Дайте и мне что-нибудь кроить, ножницами резать. В этом я с пеленок толк понимаю.
— Попросись резать карманы, Негус. Ежели карманы толстенькие…
— Лучше резать арбузы на ярмарке. Золотая специальность, братцы!
— Не слушай их, иди в парикмахеры — там в самый раз ножницами щелкать…
— У нас в селе лучше говорят: с собак сено стричь. Любите вы толочь воду в ступе, ребята, — положил конец шуткам Котеля.
Кирки, лопаты, заступы понемногу обнажали землю. Показался провалившийся подвал. Ребята стали расчищать его. Время от времени они оглядывались с гордостью — все идет, как на настоящей стройке!
Браздяну тихо подошел к Некулуце, протянул лопату, якобы для того, чтобы подобрать обломки из-под кирки.
— Ты здорово сказал, капитан. Долой нытиков! Строим! Теперь бы в самый раз песенку. А? — спросил он вкрадчиво, дирижируя лопатой. — Трудовую песенку, а? Давай, запевала!
Некулуца взглянул было на него благодарно, но тут же сообразил, что его разыгрывают.
— Валяй, валяй отсюда, барчук! Носишься с лопатой, как с зонтиком на прогулке!.. Вон Хайкин мучается со своей миской, поди подсоби ему.
Вскинув кирку на плечо, Павел побежал к Рошкульцу, который первым пробивался в подвал.
Браздяну же отошел тихим шагом, напевая песенку и размахивая в такт лопатой:
Некоторые покатились со смеху, другие подхватили игривый ритм дразнилки, с громким уханьем и присвистом.
— Стой, Павел, погоди! — послышался вдруг из подвала тонкий голос Рошкульца. — Я докопался до земли, только… я не знаю… что-то… кто-то лежит здесь.
Рошкулец совсем исчез в углублении.
— Человек! — глухо вскрикнул он и осекся. Ребята разом бросились к подвалу. Некоторые спрыгнули в яму. Стало очень тихо.
Рошкульца вытащили на руках — он был в обмороке, Некулуца, бледный, с вытаращенными глазами, повторял, показывая рукой вниз:
— Его заживо завалило, заживо!
Мазуре, который вернулся вместе с возчиком, тоже спустился в подвал. Он не сразу понял, где находится.
Подвал… Он напряженно огляделся. Увидел ступени. Ровно двенадцать.
Сердце тяжело забилось. Значит, здесь… здесь… Этот человек работал здесь во время бомбежки. Погиб за работой. Вот и ящик для шрифтов…
Мазуре стал торопливо разгребать камни возле ящика и действительно нашел несколько литер. Почувствовал, как ноги налились свинцом. Медленно снял шапку, склонив голову в глубоком поклоне. Кто знает, какую он статью набирал… Может быть, листовку…
Сидор выпрямился.
Значит, типография продолжала работать и во время оккупации. Надо рассказать ребятам об этом. О том, как коммунисты снова ушли в подполье, не боясь ни гестапо, ни сигуранцы. Это был тоже фронт, подземный фронт. Вышибали землю из-под ног оккупантов…