Мы поехали дальше, опять другой дорогой, и на горизонте увидели озеро. Это было поразительно – сверкающее под солнцем озеро посреди пустыни, причем пустыни опять суровой и голой, местами даже совсем сухой и растресканной. В первую минуту я подумал, что это мираж, но мы приближались, а озеро не пропадало, наоборот, оно росло, и даже видна стала какая-то чахлая растительность на его берегах. Вот оно уже совсем выросло, мы были метрах в трехстах, и я заметил, что поверхность его неподвижная и что-то уж слишком блестит, как ледяная. И еще я заметил, что невдалеке от озера – три верблюда. Два стоят величаво, один лежит. Ясно было уже, что не к озеру мы подъезжаем – к солончаку, что ни в нем, ни вокруг нет воды – все высушено и выжжено, а растительность, скорее всего, мертва, и тем более непонятно было, почему здесь верблюды. Розамат гнал быстро, прямо к солончаку, видимо, хотел как следует убедиться, а может быть, нам показать вблизи; он ехал как будто бы прямо на верблюдов, желая, как видно, напугать их. Я представляю себе, каким шумным, беспокойным, совершенно неуместным явлением в ослепительной пустоте дня предстал перед верблюдами наш голубой фургон. Но они проигнорировали нас. Они облили презрением нашу неуместную, назойливую суетливость. Два из них вели себя так, будто нас и не было, – они не пошевелились. И только один – тот, что, вероятно, считал себя вожаком, – только он позволил себе лишь один раз величаво и медленно повернуть свою гордую голову в нашу сторону. Спокойно, с достоинством посмотреть на нас. И отвернуться.
Не знаю почему, но картина эта показалась мне чрезвычайно значительной. Я стоял в пыльном фургоне, держась за ходящие ходуном стенки, ощущая, как едкая, горькая пыль набивается в ноздри, горло, в уши, глаза, понимая, что вспыхнувшая было надежда искупаться оказалась действительно миражем, а солнце печет так, что, кажется, сил уже больше нет терпеть, и вообще неизвестно, когда мы доберемся до дома. В памяти живо было воспоминание о казахской юрте, о пастухе, которого укусил каракурт, о колодце, овцах, о смерче. И теперь – это «озеро», голая пустыня вокруг и верблюжий взгляд, полный достоинства.
Царство духа среди голой, прокаленной солнцем равнины. Вспомнились индийские йоги, факиры, заклинатели змей, бедуины. Племя тубу, кочующее всю жизнь на раскаленных плоскогорьях под солнцем…
И вот тут, в который уж раз в своей жизни, подумал я, что путешествия – это очень важно. Это, может быть, самое важное. Скажите, где еще вы сможете увидеть – не только увидеть, прочувствовать! – такой вот полный достоинства и силы духа взгляд посреди мертвой равнины?! Не в кино, не на экране телевизора, не в чьем-нибудь рассказе, не во сне, а в самой реальной действительности.
Много путешествий было уже в моей жизни, но я хочу, чтобы их было еще больше. Я думаю, что когда-нибудь обязательно куплю выносливую машину – какой-нибудь бывалый «газик» – и покачу по нашей прекрасной земле куда глаза глядят. Что может быть интересней, чем странствия, чем бесконечное узнавание нового, попытка понять, изучить?..
Да ведь и сама наша жизнь, если подумать, – это ведь не что иное, как непрестанное, непрекращающееся путешествие. До самого конца.
