Старичок был одет празднично; дешевый серый костюм сидел на нем мешковато. Видать, не часто надевать его приходится. По виду старичок был деревенский и тоже скучал без привычного окружения.
— Это ваш там петушок? — приветливо спросила Шура, показав рукой на балкон.
— Мой, — остановился старичок обрадованно.
— Хороший петух. Поет страсть как красиво.
— Такой петух один на все село был, — разгладились морщины деда и глаза молодецки засветились. — Что петь, что подраться — самый первый. Бедовый петух, ой бедовый!
— А зачем вы его в город-то?
— Вишь, какое дело, сын у меня тут живет, — близоруко, из-под руки стал смотреть на дом, пытаясь найти балкон сына, но не нашел, потому что все они одинаковы. — На заводе тут токарем работает. Квартиру, вишь, дали, потому как семья: жена да сын. Вот я и приехал посмотреть, как они тут. Еще когда собирался, старуха все пилила: поговори, дескать, может, Иван воротится.
— Обратно в деревню?
— Ну, а то как? Мы, вишь, старики. Случись чего с нами, он и не узнает. Иван у нас один, остальные-то сыновья, старшие, с войны не пришли — погибли. Ну вот, мы его и хотим вернуть назад. А чего? Дом у нас справный. Всем места хватит. Жить бы нам с молодыми да парнишку нянчить. Чего его в садик таскать, к чужим людям? Одним словом, вертаться ему надо. Директор совхоза, Артемий Кузьмич, мужик-то голова, обещал, в случае чего, дорогу оплатить. Иван больно уж хороший токарь. Ну, а петуха привез, чтоб Ивана домой потянуло. Мальчишкой он любил петухов. Все, бывало, с друзьями стравливал петухов — чей побьет.
— Ну и как? — Шура немного повеселела от разговора.
— Чего как? — не понял старик.
— Я говорю, сын-то поддается?
— A-а, только петух зря изводится! Да какая ему на балконе жизнь? Ему по двору гулять надо, кур топтать. А тут… ни подраться, куриц опять же нету. Разве это жизнь? Извелся весь, глядеть на петуха больно.
— Ну вас, дедушка, — смутилась Шура, обходя старика.
— Ишь ты, фи-и-фа… — укоризненно сказал он вслед. — Застеснялась. А чего стесняться-то? Животная — она и есть животная…
Невдалеке гудел башенный кран. Там строился еще один дом. Шура села на штабель свежих сосновых досок, обняла руками колени, стала смотреть, как ползет вверх серая панель, подвешенная за крюк. Доски нагрелись за день, были теплы, струили сладковатый запах соснового бора. Сидела, вдыхала запах леса, слушала гуденье крана в высоте и негромкие голоса рабочих на этажах. Потом стала наблюдать, как ползали по доскам рыжие лесные муравьи. Тыкались туда-сюда и не знали, куда податься.
— Не меня ждешь? — услышала вдруг.
Шура подняла голову. Перед нею стоял парень с блеклыми глазами, в рабочей замасленной куртке. Он курил тонкую папиросу и смотрел на Шуру заинтересованно.
— Нужен ты мне…
— А чего тогда здесь сидишь?
— Просто. Если нельзя — уйду, пожалуйста! — она поднялась с досок и хотела уйти, но парень загородил ей дорогу. Шура могла бы его обойти, могла бы сказать пару ласковых, но почему-то не обошла и не сказала. Опустив глаза на пыльные кустики полыни, чего-то ждала.
— Как тебя звать?
— Не имеет значения.
— Ух, какая! А может, я интересуюсь.
— Эй, Володька! — кричали рабочие с этажей. — Кончай свататься, раствор подавай! — Они стояли на крыше, выглядывали из оконных проемов, толстенькие в своих брезентовых робах.
— Иду! — отозвался парень, не глядя на них.
Рабочие его больше не торопили, им, видать, хотелось посмотреть, как сватается Володька, и этим разнообразить трудовой день. Они закуривали и отпускали шуточки.
— Ты не уходи, — сказал парень. — Скоро у меня смена кончается. Погуляем. А? — Он смотрел на нее просительно и жалобно.
— Не обязательно! — ответила Шура и пошла. Ей не хотелось, чтобы ее вот так разглядывали со всех сторон.
— Слушай, ты придешь еще? — Володька мучался от того, что всю эту сцену ребята видели и теперь будут потешаться над его неудачливостью.
Шура обернулась и пожала плечами. Парень был невысокий, серый какой-то, потертый. А ей нравились ребята высокие и черные. Она глядела на Володю. Он стоял упрямо нахохлившийся, уже немного злой. А глаза сиротливые, необласканные. И Шуре вдруг его жаль стало. Она слегка улыбнулась, мимолетно, но обнадеживающе, и быстро пошла, почти побежала.
Через неделю она пришла сюда снова. Штабеля досок уже не было. На черной, еще не оправившейся от тяжести земле тянулись запоздалые, бледные стебли трав. Долго они пробивались в темноте между досками и теперь, почувствовав простор, пытались нагнать ростом высокую траву. Зато на разровненной площадке перед новым домом светлели деревянные грибки для завтрашних жильцов-ребятишек.