— Я вчера тоже захорошел. У кореша на свадьбе был.
Мне стало почему-то жалко себя, что целый день просидел дома. Сначала читал книжку, а вечером смотрел телевизор и пил лишь один чай. И я стал лихорадочно думать, что бы такое соврать похлеще, и уже открыл было рот, но Лешка перебил.
— Не опохмелялся сегодня? — спросил он Юрку, заметно оживляясь.
— Да нет, где опохмелишься…
— Я вот тоже, — тяжело вздохнул Лешка. — Утром пораньше в одну забегаловку заскочил, а там — глухо, не пробьешься. Полез напролом. Дайте, говорю, мужики, кружку пива взять, душа горит. А один интеллигентик, в очках, в шляпе, кричит мне: «Тут все с похмелья, уважать надо!» Плюнул я и ушел.
Лешку припекло, ой перевернулся на своем горбыле спиной кверху. Кожа его шелковисто золотилась, впитывала в себя солнце, казалось, все его тело до краев налито солнцем.
— Ну, а ты, Саня, — спросил он, — ты-то как вчера?
— Было дело… — неясно отозвался Сашка.
Я посмотрел на него. Лицо его по-утреннему было свежо и светло, не верилось, что у него «было дело».
Сашка улыбнулся простодушными голубыми глазами, встал, отряхнул штаны от земли и стал неторопливо складывать выброшенные из траншеи кирпичи. Очищал их друг о дружку, аккуратно выкладывал башенкой. Кому это надо? Чудаковатый парень.
Замечали мы за ним и раньше такое. Когда с материалами случались перебои, мы слонялись по лесам, от нечего делать разглядывали с верхотуры прохожих.
— Эй, рыжая, иди поговорим! Ну ты че как неродная! — кричал Лешка нарочито хриплым голосом какой-нибудь девице, идущей по тротуару на другой стороне улицы.
Девица поднимала голову, находила нас, смеялась и шла дальше, а мы дожидались следующую.
— Эй, рыжая! — у Лешки почему-то все были рыжие, — возьми в братья! Да ты посмотри, какой у тебя козырный брат будет!
Мы с Юркой Мухачом покатывались со смеху, но сами кричать стеснялись. Да и не получилось бы у нас так.
И вот, пока мы развлекались, Сашка со своим подсобником счистил рабочую площадку. Они собирали лопатами сухой раствор, битый кирпич и в окаренке сносили вниз. Или Сашка брал мастерок и стесывал со стенки лишний раствор. Мы смеялись над ним, а он лишь виновато улыбался нам детски-простодушными глазами и делал свое.
Сашка уже высокую башенку выложил, и Лешка заерзал на своем горбыле. Сказал нетерпеливо:
— Ты чего вскочил? Гонит тебя кто? Сидел бы.
— Да вы курите, а я вот только кирпич соберу, — сказал Сашка. Он словно извинялся перед нами.
— Ну-ка, Мухач, — поднял голову Лешка. — Посчитай, сколько нам за это дело отломится. За восемьдесят метров.
— За каких восемьдесят? Мастер говорил — семьдесят, — поправил я.
— Ну, раз он говорил семьдесят, то восемьдесят уж наверняка наберется. Считай, Мухач. — Лешка был старше нас и разряд у него был не третий, как у нас, а четвертый, и поэтому он всегда оставлял за собой право решающего слова.
Юрка увел глаза к ярко-синему, без облачка, небу, наморщил лоб.
— Рубля по два будет…
— Всего-то? — протянул Лешка. — По два рубля на нос? Буду я за эти деньги горбатиться! Да я лучше пролежу до обеда, за простой и то больше заплатят.
Сашка тем временем сложил последние кирпичи, растерянно потоптался, будто не знал, куда себя дальше деть, нехотя залез в траншею и стал лопатой выкидывать землю. Бросал на другую сторону. Осторожничал, чтобы в нас не попасть комьями, но на лопату цеплял побольше.
Мы с Юркой Мухачом смотрели, как сгибался Сашка в траншее, как разгибался, краснея от натуги белобрысым лицом, как выбрасывал кирпичи и землю. Размеренно он это делал и сноровисто, будто всю жизнь только и занимался, что выкапывал кабели. И хотя мы понимали, что работу нам дали пустячную, а этот старый кабель вряд ли где пригодится, нам неловко почему-то было перед Сашкой.
Лешка тоже к нему поворотился, смотрел колючими глазами, вроде нервничая, говорил ехидно:
— Прибарахлиться парень решил. Вон как горбатится, аж с носа пот капает. Работящий мужик какой-то бабе попадется. Рада будет. — И подмигивал нам.
Мы смущенно смеялись, хотя смеяться совсем не хотелось.
— Был у нас в деревне один такой, — рассказывал Лешка, ободренный нашим с Юркой вниманием. — Тоже с утра до ночи горбатился. Везде успевал. И в совхозе, и с шабашниками. Денег, правда, заколотил порядком, но живот надсадил. Потом все деньги на курортах и спустил. До копеечки.
Принужденно хохотнул, глянул на нас. Но мы слушали его рассеянно, в смехе не поддержали, смотрели на Сашку, и Лешка обиженно отвернулся.
Мы с Юркой вдруг переглянулись и разом встали. Взяли лопаты. Теперь и мы сгибались и разгибались. И тоже, наверное, краснели от натуги, когда поднимали со дна траншеи сразу по три тяжелых, влажных кирпича.