Отцовские лыжи шли ходко. Не утопали в пороше. Снег будто выскальзывал из-под лыж мягко и бесшумно. Потому что обиты были снизу оленьей шкурой, легкой и блестящей, будто полированной. Егорка съезжал с горы наискосок, выбирая пологости. Опасался налететь на опушенную снегом коряжину или толстую ветку. Отец за лыжи не простит: он всю душу вложил в эти лыжи.
Под пригорком сразу начинался лес. Без кустарников и березовых вкраплений. Сосновый. Сумрачной стеной уходил вдаль.
Чтобы осмотреться, Егорка присел возле запорошенного, колючего куста боярышника. Отец всегда так вживался в невидимую и неслышимую сначала лесную жизнь. Егорка сдернул шапку, затаился, прислушался.
Тихо. Чуть покачиваются почерневшие, сморщенные ягоды на ветке. Улетели птицы, завидев человека. Замерли сосны, будто прислушиваются к тишине. Ветви тяжело отвисли, придавлены снегом.
Зимой — молчаливый лес, зверю и птице кормиться трудно. Осторожны они становятся. Лишний раз не пропищат, не крикнут, чтобы внимание к себе не привлечь. Даже собственные следы путать надо, чтобы сильный хищник не догнал. Да и только ли хищник? Егорка понимал лесную затаенность перед человеком и оправдывал ее. «Не будь у зверя осторожности, давно бы лес пустым был», — по-взрослому подумал он, поднимаясь.
Мальчишка катил бесшумно, как тень. По полированным закруглениям лыж прыгали осколки разбитого кронами солнца. Яркие и холодные, словно весенние полуденные сосульки.
Заячьих следов было много, но он пропускал их без внимания, хотя неплохо было бы принести зайчишку. Не трогали его и места мышковавших лис, а надо было бы добыть лису. На воротник к новому пальтишку Аленки. «В другой раз», — думал Егорка.
Он напряженно глядел по сторонам. И лишь возле самого Лисьего Брода, у незамерзшего родника, пробивающегося сквозь мокрый снег, приметил размашистые следы лося, уходившие в глубь леса.
Присел на корточки, потрогал пальцами край следа. След был свежий, сегодняшний. Поднял голову. Чуть дальше лежала елочка, сбитая одним ударом.
— Торопился лось, — думал Егорка, — дороги не разбирал. — И вдруг увидел бурые вкрапины в снегу.
«Зверь-то раненый», — понял мальчишка. И вдруг ему стало страшно. Скинул с плеча тяжелую бердану и холод ствола ощутил сквозь варежку. Огляделся.
Лес стоял тихий и сосредоточенный. Ни один звук не нарушал его покоя. В такую погоду даже выстрел издалека не услышишь. Мягкий снег глушит его, ослабляет звук. Резко чернели стволы деревьев. Вывороченные корни упавших сосен таили под собой мрак. Жутко было идти к ним.
«Может, вернуться домой? Отец же не велел лезть на рога… Скажу, дескать, видел следы раненого лося… Вместе с отцом пойдем… С ним не страшно»…
И хотел было повернуть уже назад, но вдруг представил отца, его ехидную улыбку. Тот сразу поймет, что испугался. Да и браконьер уйти может.
Осторожно вынул дробовой патрон из ствола, загнал заряд с волчьей картечью. Стало спокойнее. Тихонько пошел вперед, держа ружье в руках. Тяжелая бердана придавала уверенности, и Егорка прибавил шагу.
Бурых вкрапин пообочь следа становилось все больше, а следы зверя короче и нетверже. Лось даже ложился, но поднимался и бежал дальше. На лежках смятый снег подтаивал и был словно посыпан рыжей охрой.
«С полкилометра еще осилит», — подумал Егорка и едва успел завернуть, проскочив мимо бурелома на поляну перед молодым, непролазным ельником. На поляне уже ясно был виден свежий лыжный след.
Видать, стрелявший знал повадки зверя. Не обременил себя утомительной погоней, а оценил местность и залег неподалеку, ожидая, когда лось даст круг по лесу, придет к месту выстрела. Лыжный след Егорку насторожил, и он присел на корточки, оглядывая окрестность. Лес был густой, дальше начиналась непролазная чаща, куда всегда норовят забиться смертельно раненные звери. Лосиный след вел в чащу, а лыжный обходил ее стороной. Егорка тоже обошел чащу, вглядываясь в ее дебри. Там лось прилег. Но его спугнули, и он неровными прыжками ушел дальше.
И вдруг впереди, сквозь редеющий кустарник уловил Егорка движение. Он еще не мог различить, что это, а чувство опасности вошло в его плоть и заставило затаиться. В стороне, на небольшой поляне, темнело большое бурое пятно. Возле него на корточках сидел человек. И тотчас стало ясно, что бурое пятно и есть лось.
«Добил все-таки», — пульсировала мысль, и жарко стало. Но сразу пришло и другое: посмотреть надо, что за человек. Может, из совхоза кто. Таясь за деревьями, Егорка приближался к поляне. Человек сидел к нему спиной и свежевал зверя. Его ружье и лыжи стояли прислоненными к дереву. «От мужика до ружья метров семь», — определил Егорка, подбираясь поближе.