— Риск бывает, который оправданный, а который и нет.
— Научились вы рассуждать… Грамотные стали… Мы так не рассуждали… Тебе хорошо. Утром поднялся — и к своему трактору. Занятие есть. А мне в кухне толочься или на печи сидеть?
— Ну зачем на печи… Можно найти занятие.
— Нету мне другого занятия, кроме леса.
Егор положил руку на плечо отца. Рука сына была горяча даже через рубаху. Отец хотел стряхнуть сыновнюю руку, но не стал: старость теплоту ценит.
— Ружьишко мое спрятал? — глухо спросил отец.
— Спрятал.
Отец уткнулся лицом в подушку.
— Для твоей же пользы, — Егор погладил жесткие отцовы волосы.
— Собачья жизнь, — всхлипнул отец.
— Тише, мать разбудишь.
— Эх, Егор, Егор, кого ты бережешь… Ружье спрятал, а я с ножом уйду. Потому как я охотник. Я в лесу себя человеком чувствую. Лесной я человек. Родился в лесу, вырос в лесу и помереть в лесу суждено. От судьбы не убережешься… Ладно… скажи, где ружьишко. В последний раз схожу. Прощусь с лесом-то, а то прихворну, и сходить не придется.
— Послезавтра вместе сходим. Я смену сдам, — сказал Егор.
— Ладно, — согласился отец. — А я пока берлогу разведаю. Не сомневайся, трогать не буду.
— На сеновале ружье. Только смотри…
— Не, Егорушка, не трону…
…Похолодало. Сорока давно улетела по своим надобностям, и окружающее поскучнело. Лежит Иван Сергеевич, вспоминает прошлые годы. Ругал он раньше свою жизнь по всякому поводу. И никудышней она казалась, и беспросветной. А начал по годам перебирать — не такой уж плохой оказалась. Были радости, да не умел их замечать.
Промышлять зверя начал с детства. В тайгу вместе с братом Серегой ходил. Ружье одно на двоих было. По-переменке охотились. Однажды лесничий захватил их в казенном владении. Братья с мужиком сладили. Винтовку отняли, разрядили и отдали пустую, чтоб не выстрелил от злости. Как-то приходят домой из лесу, а там — лесник. Сидит за столом. Чай с отцом пьет. Молчат оба. Поглядел лесник на братьев мельком:
— А что, Сергей, твои это парни-то? — спросил ровным голосом.
— Мои, а чего?
— Да, паря, да… — только и ответил тот.
После отец позвал сыновей: «Что натворили?»
Рассказали все чистосердечно. Улыбнулся. «Справными мужиками растете».
Воевал удачливо. Ни одна пуля не тронула. Сколько в разведку ходил, всегда с «языком» возвращался. Зверя умел выслеживать, а человека — проще. Полковник перед строем повесил ему солдатский орден на грудь.
— Откуда родом, Корчной?
— С Алтая, товарищ полковник!
Полковник еще что-то спрашивал. Корчной отвечал как положено. Был он молодой, крепкий. Гимнастерка сидела ладно. Полковнику понравился бравый вид солдата. Он растрогался и поцеловал Корчного.
Аленка ходить учится. Совсем беспомощная, падает отцу в колени. Нутро его заливается радостью и нежностью.
Вот ведь какая ненасытная жизнь. Вволю пожил, а кончать жизнь не хочется…
Солнце уже склонялось вниз, отсветив без передыху положенное. Скоро мороз навалится, запеленает теплом зыбким, обманчивым. Проторит памяти тропку в детство, высветлит глаза безмятежностью.
Небо над головой еще светлое. Бьются в ветвях живые нити солнца, плавленой медью поливая недавно выпавший снег. Щедро золотят алую мякоть коры на стволах лиственниц.
Корчной потянул ноздрями и ощутил тонкий запах коры. Мальчишкой колупал лиственничную серу и жевал ее, горьковатую и пахучую.
,И вдруг ему захотелось потрогать рукой податливую мякоть коры, сколупнуть желтоватую живицу и ощутить ее горьковатый вкус.
Попробовал шевельнуться, ноги онемели от неподвижного лежанья. «Нет, уж, видно, не попробовать мне серы», — тоскливо подумалось.
Он обвел глазами все видимое пространство, и окружающее показалось торжественно-красивым. Все привычное, до боли знакомое с детства, было, оказывается, красивым. А ведь не замечал этого раньше. Шел в лес — сразу искал следы добычи. Увидев зверя, гнал, выискивая расстояние верного боя. Каждая клеточка мозга и тела жила предстоящей добычей. До красоты ли… Как-то жестоко высмеял городского интеллигентного мужчину, пропустившего выстрел. Заяц пробегал крупный, сильный. И тот залюбовался, забыл про ружье. Корчной выстрелил вдогонку, не целясь. Принес за уши окровавленного зверя. Бросил к ногам неудачливого охотника.
— Барышня ты, а не мужик. Тебе цветочки нюхать, а не с ружьем ходить. — И тот смущенно протирал очки и бормотал что-то несерьезное.
Теперь же егеря самого поразили сочность и мягкость красок, богатство оттенков, какие не способен написать ни один художник.