— Ты же лесник, не егерь…
— Мне один так же сказал, только я его… того…
— Как это… того?
— А вот так, — неопределенно усмехнулся Николай. — Пошел, значит, я кедровую плантацию проверить. Она в ущелье. Поле там хорошее, земля жирная, горная. Вот и посадил кедрачи прямо в пласт. Приехали техники из лесхоза проверить. Другое бы дерево не проверяли. Сади по своему разумению. А за кедр забеспокоились. Дерево, вишь, дорогое, не гниет, не портится. Сосновая или березовая бочка сезона три — четыре используется. Кедровой износу нету. Это я к примеру. Ну вот, зрелый кедр заготовляют, а молодой не растет. Искореняется. Садить, конечно, садят, да он плохо принимается. Условия ему особые надо, которые еще и ученым не известны. А я в пласт посадил. Техники мне: «Землю рыхлить надо, удобрять». Я им: на воле дереву никто землю не рыхлит, а ведь растет. К тому же в рыхленой, мягкой почве грызун быстрее семена разыщет да потравит.
Техники спорили, спорили, потом рукой махнули: «Поступай как знаешь. Тебе отвечать».
Понятно, я не с потолка свой метод взял. Три года на практике испытывал. Сколько книг перечитал… Так что шестьдесят молоденьких кедров выходил. Стоят в ущелье возле Царь-Пихты, зеленеют. Поглядеть любо.
— Что за Царь-Пихта?
— Это я так местность зову. Пихта там растет метров двадцать высотой, а вокруг нее молодая поросль. Пихта стройная, а молодь — как игрушечки. Со стороны большая-то царевна царевной. Завтра, если желаете, сходим, покажу… Ну вот, пошел кедрач проведывать и наткнулся на браконьера. Тот на козлов промышлял. Вишь, весна, нижние склоны подтаивают, травка пробивается. Зверь на высокогорье проголодался. Претит ему сухая прошлогодняя трава. Он и спускается вниз за витаминами… Браконьер — мужик здоровый такой. Увидел меня — и ходу. По чаще медведем прет. Было от чего уходить. Двух козлов свежевал. Я, значит, за ним. Места лучше знаю, обошел. «Стой!» — он остановился.
Руки в крови и шерсти. Улики. «Ты что, говорю, не знаешь, что козел запретное животное?» «Фу, — говорит, — напугал ты меня, лесник. Показалось — егерь». «А тебе легче, что я лесник?» «А то как же, — смеется, — егерь за зверей ответ держит, а ты за лес. А раз я деревьям вреда не принес, ты не допрашивай и ступай, куда шел». Разозлил меня. Давай, приказываю, ружье и бумаги. Глаза у него нехорошими стали. Вижу, рука, что ружье держит, напряглась. Пропасть можно, если не действовать. Делаю на лице испуг. Гляжу мимо него, будто там невесть что увидел. Он оглянулся. Я разом ружье вырвал и отскочил. Мужик обмяк, а крыть нечем.
— Садись, — приказываю, — на пень. — Николай тихо засмеялся, сузил зеленые глаза. — Целых полчаса ему лекцию про лес читал.
— Лекцию?
— Ага. Все рассказал. А начал так: «Дерево — еще не лес, а древостой. Лесом называется древостой, в котором живут звери, птицы». Не знаю, может, и не по-ученому, зато верно.
— И он слушал?
— Сначала перебивал, матерился. Потом вроде даже заинтересовался. Да и вправду, какой лес без живого? Кедровка орехи в землю прячет — деревья возрождает. Дятел червяков выколупывает, деревья лечит. Каждая тварь лесу пользу приносит. Так уж все устроено: одно без другого не живет. Искоренишь живое — лес захиреет. Все притерто, подогнано…
Я поглядел наружу на недалекое сухое дерево и увидел двух глухарей. Они сидели на прогнувшейся ветке и, вытянув шеи, глядели на наш уже размаскированный утренним светом шалашик.
С других полян неслись страстные крики и самозабвенное брачное пение лесных петухов, влюбленных, драчливых.
— Это далеко отсюда, — пояснил лесник, — и глухари там другие. Мы тоже хотели, чтобы наши птицы не улетали токовать на чужие тока.
— Может, еще прилетят, — бодро сказал Боря.
— Должны, — не очень уверенно поддержал Николай.
Солнце, свежее, еще не яркое, медленно протянуло трепетные щупальца из-за пламенеющего края горы, и над сеткой ветвей еще не набравших лист берез вспыхнул золотистый ореол. Каждая веточка высветлилась и заиграла радужно.
И, будто по сигналу, засвистело и запищало вокруг пестрое птичье население, радуясь новому утру, которое принесет заботы о корме, а некоторым гибель от пернатого или иного хищника. Но утро рождало новый день, и ему радовались все.
Солнце золотым прожектором поднималось все выше и обнимало лучами горы, деревья, зверей, птиц, каждую травинку.
Два глухаря, качнув ветку, улетели куда-то в чащу. Николай проводил их просветленным, без сожаления, взглядом.