Теперь, слушая перепалку брата с женой, ухмыльнулся.
За живое задела Николая эта ухмылка.
— А я говорю — куплю. Значит, куплю!
— Мы это еще посмотрим.
— Смотреть нечего. Кто тут хозяин?
Нюрка ехидно скривила остренькое, птичье лицо.
— Ты хозяин? Да какой ты хозяин, тюха ты!
Мишка заржал.
Тут уж Николай не выдержал, ругнул жену. Она сразу же, забрав собак, ушла к отцу на соседний кордон за восемь километров. Перед уходом грозилась:
— Ты еще придешь за мной. Поплачешь. На коленях поползаешь!
— Нужна ты мне! Сама прибежишь! — говорил ей Николай, возвышаясь в собственных глазах. Припоминал все унижения мужицкого достоинства, распалялся. Мотор решил брать непременно, боялся одного — пыл быстро пройдет.
…Михаил жадно вдыхал весенний воздух, хмелел, представляя, как он сдаст пушнину, купит дорогой костюм, белую рубашку, неделю погуляет со знакомыми парнями широко, вольно — даст истомившейся душе праздник, а потом пойдет устраиваться на работу в тот же гараж. Благо, слесарей не хватает, да и завгара перевели в другое село, где его еще не знают.
Мечтал, как будет жизнь свою налаживать. Сердце вздрагивало и частило, когда припоминалась белолицая наливная повариха Клаша из леспромхозовской столовой.
До серого, промозглого утра Аржанкины ворочались на кроватях. Потом бродили по берегу, оглядывая до тошноты надоевшие за зиму дом, сарай, приземистую, закопченную даже снаружи баньку с прошлогодней полынью на крыше, клок огорода с набухшей, готовящейся рожать землей.
К полудню по мутной, густой воде приплыл Митрич, приемщик заготпушнины. Митрич привязал моторку к коряге, легко, без одышки поднимался на взгорок, где братья что-то ошалело-радостное кричали первому в эту весну человеку.
Приемщик — мужик в годах. Не толстый, и не скажешь, что худой. Широкое лицо чисто выбрито, цвета здорового, как это бывает у людей, много времени проводящих на природе и некурящих.
Глаза у него были удивительные: прозрачные, серые, детски чистые, в которые заглянешь, и отчего-то застесняешься. Был Митрич в зеленом дождевике поверх стеганки. На боку кирзовая сумка.
В избе Митрич покосился на незаправленные кровати, на грязный, заваленный сухарными огрызками и костями стол.
— Баба-то где твоя, Николай?
— A-а, подалась к отцу, — неохотно ответил тот.
— Чего так?
— Осердилась.
— Нехорошо, Николай, нехорошо… — Митрич покачал головой, неодобрительно косясь на Михаила. — Ты ее должен понять, бабу-то. Легко ли ей тут с двумя мужиками. Вас ведь накормить, обстирать надо. А хорошего слова от вас, поди, не дождешься.
— Ты нас не жалей, ё-моё, — перебил Михаил, начиная почему-то злиться. — Надо будет, сами пожалеем.
— Ну, шут с вами. Как хотите.
Митрич снял шапку, плащ, повесил их на гвоздик у двери. Сумку нацепил поверх телогрейки. Он оказался начисто лыс, только у висков рос редкий гусячий пушок.
Сдвинул рукавом сухари на середину стола, сел на табуретку, протяжно вздохнув.
— А я намаялся, покуда до вас добрался. Плыву, а лед так и шебуршит у бортов. Не дай бог, что с мотором, так и затрет льдами, утопит. Душой весь перемаялся… Поднесите гостю-то.
Аржанкины дружно захохотали. Они и вкус водки забыли.
— Бедно живете, — ласково улыбался Митрич. — А все почему? Потому что русский мужик задом умен. Сколько ни запасет, а все до весны не хватит. Так нет, чтобы сказать: Митрич ли, черт ли, дьявол, привези нам по весне. Я бы привез. Вон тесть твой, Николай, заказал. Везу ему парочку. В лодке лежат. Как огурчики. Не могу отказать, когда просят. Душа у меня такая, через нее и маюсь.
— Во дает, ё-моё, — обрадовался Мишка. — Дак я принесу.
— Как это ты принесешь? Человек заказывал с осени.
— Уважь, Митрич, — попросил Николай, искательно заглядывая в светлые, сочувствующие глаза.
— Че мне с вами делать? — думал вслух Митрич. — Отдать уж ли, че ли? И тестя твоего, Николай, обидеть не хочу, да и вас жалко. Это ведь надо — целую зиму без выпивки. Ладно, мужики, отдам.
Он сам сходил на берег.
Мишка торопливо прибрал на столе. Нарезал желтого сала, достал из подвешенного к потолку мешка сухарей, вымыл стаканы.
Братьям Митрич налил по граненому, себе плеснул чуть на донышке. Бутылку аккуратно закупорил пробкой.
— Зачем? — хмыкнул Мишка. — Еще пить будем.
— Когда будем, тогда и откроем. Чего добру выдыхаться?
— А почему себе мало? Так не бывает. Поровну надо, — возмутился Мишка, захватывая ладонью бутылку, но приемщик прикрыл стакан.
— Куда мне, старику, с вами тягаться. Вы-то вон какие медведушки. Вам и самим не хватит.