Степан осторожно поглядел в мою сторону.
— Спит?
— Дрыхнет, — скучно подтвердил дед и зевнул.
— Трофимыч, ты вот скажи мне, — голос дрогнул. — Скажи… Братья у меня — люди. Сам видишь. Федор, вон, агроном, парторг… А я… Может, не надо мне домой носа казать? А? Вдруг им вред какой принесет это? Лучше, — он судорожно глотнул воздуху, — выйду на тракт, проголосую и снова на попутной? А? Трофимыч?
— Сам гляди… Чужому человеку трудно советовать, — уклонился старик. Заворочался, устраиваясь поудобнее. — Может, и рады будут, а может…
— Понятно, — оборвал Степан. Обхватил колени руками, опустил голову. — И меня могут за аварию забрать. Твой же Сашка и заберет. А? Как, заберет старого друга? Скажи.
Старик промолчал.
— Нет, ты мне скажи: заберет меня Сашка?
— Кто его знает, — выдохнул старик.
С реки похолодало. Трава приняла росу. Степан поднял воротник пиджака, прикрыл грудь, поежился.
— Трофимыч, а Трофимыч, — позвал шепотом. — А Марийка где? А?
Старик, подобрав в комок по-мальчишечьи сухонькое тело, ровно посапывал в телогрейку.
— Где Марийка, Трофимыч, слышишь? Эх, старик, старик… — зашуршал папиросной пачкой: пустая. Сломал ее в кулаке, отбросил с досадой.
Катунь шумела на перекатах и слегка поблескивала. И не было других звуков. Ни полуночного крика птицы, ни гула проходящей по тракту машины. Река все их растворила в своем неумолчном шуме и властвовала, дыша прохладой.
Степан сидел неподвижно и глядел на реку, и слушал, как шумит Катунь. А парома все не было…
ЧЕПИН, УБИВШИЙ ОРЛА
После еды отец достал из кармана мятую пачку «Прибоя», бережно вышарил папироску, поправил ее, прикурил и сказал Петьке задумчиво:
— Ты тоже собирайся. С нами поедешь… — Помедлил чуть, затягиваясь дымом. Прищурился на старшего, Серегу:
— Как угодья? Глядел?
— Понятно, глядел, — усмехнулся Сергей. Степенно и чуть снисходительно. Он сидел на полу, привалившись к стенке, скрестив руки на груди.
Его усмешка не понравилась отцу. Он сторожко оглядел всех сыновей, изучающе. Нахмурился. Резко обернулся к Сергею. Глаза его так и буравили сына.
Сергей погасил улыбку на всякий случай.
— По всем логам проехал, понизу и поверху. Семена осыпались… Все в норме… — сказал немного обиженно и покорно.
— Ну, гляди… — расслабился отец, довольный послушанием. — Покурим и поедем. Вы все на сенокос, а ты, Петька, со мной к овечкам.
Петька согласно промолчал, и на душе отца полегчало. Весь вчерашний день пристально наблюдал за сыном. Как он после интерната: обрадуется ли каждой домашней мелочи, потянется ли к хозяйству. Как бы не разбаловался в интернате. Ведь на всем готовом жил.
С утра сын вместе с остальными братьями пилил дрова. Отдыхал чаще других. Понятно, отвык. После обеда взял коня и уехал в горы. Вернулся только к вечеру. «Соскучился по седлу, значит», — порадовался отец. Но увидел книжку, засунутую за ремень, и ругнулся с досады.
Внешне Петька по-отцовски бесстрастен. Свои чувства не выявляет напоказ. «Вот дьявол», — удивлялся отец невозмутимости сына. Это его и радовало, и тревожило. «Мужчина должен быть спокойным, но что у него на уме?» Искал что-то в сыне и не находил. «Может, еще все ладно будет, — утешал себя. — Необученную лошадку в пару со старой запряжешь — и обучится, притрется. Вон как с Серегой. Только воли Сереге не надо давать».
Отец глянул на Сергея. Строго и пристально. Тот поднял недоумевающие, покорные глаза. «Ну, этот-то на привязи», — подумал отец и протянул ему пачку.
Петьке тоже хотелось курить. И он вышел во двор, где лежали не просохшие еще от предутренней росы седла и уздечки.
Там, в поленнице, под берестой нашел чуть влажный окурок толстой папиросы. Бережно подержал на ладони и спрятал в кепку. Подумал: «В горах искурю».
Солнце еще ворочалось где-то за горой, лениво плавило редкие облака, а все окружающее уже томилось от ожидания тепла и света. В ельнике вразнобой заливалась мелкая птица, а пестрый полевой цвет нацелился головками на гору, лесистая вершина которой разгоралась веселым светом невидимого пока солнца.
Копыта пяти лошадей звонко чмокали по узкой тропе. Петькины сапоги и брюхо его лошади враз стали мокрыми от высокой росной травы, и он приотстал, пропустив братьев вперед. Сергей, объезжая Петьку, влажно блеснул зубами, дернулся на коне призывно. Расстегнутая клетчатая рубаха запузырилась на спине. Черный жеребец его скакал напористо, рассекая траву грудью, вытянув шею и распустив нестриженый хвост по ветру. От копыт летели головки цветов.