— Понимаю, папа. Папа, а все ли вправду благополучно? Я ведь кое в чем разбираюсь, — сказала Дина.
Отец, глядя под ноги, невольно любовался твердой, носками врозь, уверенной поступью дочери, унаследованной от матери. Несмотря на мокрый снег, она ни разу не поскользнулась. Хотелось еще что-то сказать о матери, поговорить о чем-то, крайне важном для них обоих, но, ощутив рукой нетерпеливый толчок, он сказал: — Salus populi suprema lex esto! Общественное благо — высший закон! Это знали еще древние.
— Неприятности будут?
Он с несерьезной поспешностью кивнул.
— Выдюжим, папка?
Он улыбнулся и мотнул головой:
— Ну, я скоро прилечу. Ты остановишься у тети Мирдзы?
— Нет, в гостинице.
— Найду.
Уже когда минули сияющий огнями, хлопающий непрерывно дверьми, пахнущий фруктами и терпким человеческим потом вокзал и выходили на площадку для провожающих, Дина слегка нажала на руку отца и сказала:
— Я увезу его к нам.
— Как хочешь.
Чуточку помедлив, она сообщила еще тише:
— Я положу его в твоем кабинете.
— Не возражаю, — отец поцеловал ее в лоб и шепнул: — Только не забывай маму.
Геологи попрощались со всеми и, отказавшись от услуг автокара с низко посаженными красными вагончиками, зашагали по вымощенному серыми плитами летному полю. Махнула им вслед раза два маленькой смуглой ладошкой и Зойка, зябко кутаясь в мохнатую ворсистую шубку.
Высвеченный прожекторами лайнер стоял довольно далеко, и приземистая фигура отца в лавсановом реглане, от которой Дина не отрывала широко посаженных блестящих глаз, медленно уменьшалась и вскоре растворилась в темноте. Но Дина продолжала смотреть, пока не откатили трап, и воздушный корабль, разогнавшись, не двинулся с громом по взлетно-посадочной полосе.
В город возвращались уже глубокой ночью, кругом все спало, и только огни радиомачт багряно пылали в оконцах автомобиля. Дина старательно объезжала выбоины и заносы, чтобы не потревожить Вадима.
В узком зеркальце, укрепленном над белой поливиниловой баранкой, смутно отражались головы сидевших сзади Лебедя и Зойки. Они время от времени целовались, не открывая глаз, смешно, по-детски оттопыривая губы. Да, им не было тревожно. А Вадиму явно нездоровилось. Он дремал, свесив голову на грудь, изредка вздрагивал, как от сильного озноба. Куда же его везти? Если еще в аэропорту у нее не было никаких сомнений на этот счет, то теперь, сжимая баранку и чувствуя, как противно потеют ладони, она не знала — где ему будет лучше. Конечно, не у бабки Анфисы на Бруснинке, где он снимает угол, живя полтора-два месяца в году, и не у Лебедя. Разумеется, и дома не малое препятствие — мама. Однако поладить с ней легче, все-таки мать. Развезу этих щеглов — и домой. Итак, домой!
Заметив, в какую сторону отклонила Дина переключатель поворота, Лебедь затормошил ее:
— Куда же ты? Надо вправо!
Она притормозила:
— Куда направо?
— В больницу.
Машина слегка клюнула радиатором и замерла у обочины мостовой. От толчка Вадим поднял голову, обвел спутников тяжелым мутным взглядом и выдохнул сквозь спекшиеся губы:
— Простудился я, кажется, братцы. На Бруснинку мне.
5
Нет, не пришлось беспокоить в эту ночь ни бабку Анфису на Бруснинке, ни Ильзу Генриховну. Все спокойно проспали до утра, и только в десятом часу в спальне большой трехкомнатной квартиры Стырне зазвонил телефон.
Ильза Генриховна уже не спала, а дремала по обычаю в эти тихие утренние получасья. Она любила эти минуты, и домашние старались ее не беспокоить.
Резкий звонок заставил вздрогнуть Ильзу Генриховну, она выпростала из-под одеяла полную руку, нехотя потянулась к низкому туалетному столику с овальным зеркалом, ночником и телефоном.
Звонила Дина. Услышав в трубке ее голос, мать засветила ночник, взглянула на часы и удивленно спросила:
— Когда же ты успела исчезнуть?
— Я еще не приезжала, мама.
— Как? Ты еще на аэродроме? С отцом?
— Отец улетел.
— Почему же не едешь домой?
Трубка немного помешкала.
— Заболел Вадим. Понимаешь, заболел он. Он только что с поля.
— Ну и что? Ты доктор или жена ему?
— Я отвезла его в больницу и жду, когда закончится консилиум... Мама, я хочу привезти его к нам. Папа не возражает.
— Ополоуметь! Зачем это? Что подумают соседи!
— Наплевать на соседей. Надо его лечить. В больнице уход... — трубка осеклась и, помедлив, продолжала: — Больница перегружена. Я сама буду за ним смотреть.