— Все равно... что есть, что нет.
Флора передернула плечами и отвернулась к окну.
— Вот у нас,— снова заговорил Колька Вылков.— У нас тут... Один пил три дня, не ночевал дома. Пришел, да? Помириться надо, да? Ну и пишет записку дочери: «Доча моя...» В скобках ставит имя ее — Вика. «Твой папа...» В скобках ставит свое имя — Георг. Кик. Это сокращенно. Ну вот. «Твой папа Георг. Ник. ушел на работу не к четырем, как надо, а к двенадцати, так как мне нужно подготовить станки для выполнения нормы». И дальше: «Прочитай и передай маме. Твой папа». В скобках «Георг. Ник.»
— Это не ты ли такую ноту писал?—спросил Трубин.
— Ну, как я? Я еще холостой. А у нас в бригаде есть некоторые женатики.
Ленчик и Колька скоро ушли, сказали, что им пора, что у них «всякие дела».
— Что это они приходили?—спросил Трубин у Флоры
— Да этот Ленчик уже не первый раз,— ответила она.— Еще е больнице у меня адрес просил. Ну и парень!
— Он ведь из уголовников.
— Это уже после больницы... к ним, к ворам попал. А когда с ногой лежал, уголовников он еще не знал. Помучились мы с ним У нас в отделении есть коляска для неходячих. Так он из нее не вылезал, пока не сломал. Режим не соблюдал, никого не слушался. Кровь из вены надо брать, а он кричит: «Не умеешь, не подходи! Перед операцией ему нельзя ни ужинать, ни завтракать. А он криком изошелся. Подай еду и все.
— Взяли бы и выписали. Чего такого лечить?
— Хирург ему так и сказал. Дня на два присмирел, а потом опять за свое. То обругает санитарку, то сестру. У нас перед окнами хирургического растет тополь. Старый уже. И у него сук засохший, без листьев, без веток. Так этот Ленчик заберется с больной ногой по стволу и висит на суку вниз головой, как на турнике. Мы ему говорим, что он может полететь оттуда. И однажды сук затрещал. Ладно, что не сразу переломился, а то бы Чепезубов свернул себе шею.
— Но почему же он к тебе ходит?—удивилась Чимита.— Неужели у тебя с ним может быть что-то общее?
— Да ничего... Какое там! Только я замечала, что в мое дежурство он вел себя как-то не так. Не ругается, не слышала ни разу Но становился нервным. Чуть что — слезы. Когда я подходила к его койке, он вроде как... каменел, что ли. В такие минуты я напоминала ему о предписаниях врача. Он ни в чем не перечил. А однажды так напугал меня... схватил за руку и тащит к себе. Глаза беспамят ные, воспаленные. Не помню, как вырвалась. А ночью плакал. Перед выпиской из больницы он попросил у меня адрес.
Чимита хотела отпустить шутку по поводу длинного рассказа Флоры, но, перехватив взгляд Григория, передумала.
— Ну что же, мне пора,— сказала Чимита.
Трубин поднялся с дивана:
— И мне пора. Я провожу вас.
Глава седьмая
В трамвай вошли двое мужчин с девушками. Мужчины бросали быстрые, короткие взгляды по сторонам: по всей вероятности, опасались встретить знакомых. Но знакомых, видимо, не оказалось, и вошедшие стряхнули с себя скованность, начали громко разговаривать с хохочущими девушками.
Едва трамвай затормозил, как мужчины с девушками шумно покинули вагон.
У Григория возникло такое ощущение, будто веселая компания оставила ему некую ниточку, и трамвай, отсчитывая кварталы, разматывал ее...
— Нам выходить,— предупредила его Чимита.
Они пересекли улицу и свернули к белокаменному двухэтажному общежитию.
— Бы бы уж лучше не провожали меня.
— А что такое?
— Молчите всю дорогу, и мне с вами трудно. Не знаю, о чем и говорить. От этого я устаю.
— Да я из-за этой трамвайной компании...
— Ну, что они? Вы подумали, что мужчины обманывают своих жен? А что можно сказать о вас? Вы сидели, как бирюк. Если те девушки наблюдательны и склонны к анализу, они подумали, что вы мой муж. Не так ли?
Он не успел додумать над тем, что сказала Чимита. От слабо освещенного подъезда общежития доносился шум, слышались возбужденные голоса.
— Опять что-то там,— сказала, вздохнув, Чимита.
— Почему опять?
— Да местные геройчики. Напьются и — сюда. То стол ножом изрежут, то открутят плафоны от электролампочек, то еще что-нибудь. А бывает, тащат у девушек продукты.
— Сообщили бы в милицию.
— Сообщали.
Но на этот раз. оказалось, шум в общежитии подняли Колька Вылков и Ленчик Чепезубов. Они прошли в комнату, где жила Рая Шигаева, и стали к ней приставать. Комендантша хотела их выста- зить, а они привязали ее мокрыми полотенцами к стулу.
— С чего они к тебе пристали?—спросил Раю Трубин.
— А я знаю?
По ее лицу не заметно было, что она взволнована или расстроена.
Что-то не похоже, что ее обидели»,— подумал Трубин.