Трубин промолчал, ждал, что еще скажет управляющий.
— Ну, как у тебя с бригадой? Не пожалел, что полез туда7
— Да нет
— С кладкой, как у вас? Отстаешь? Ну вот. Это уж никуда не годится. Хуже всякого... С чем бы другим, а то — с кладкой.
— Людей мало.
— Ну, что людей? Все требуют людей! Ты бригадир, ты и решай.
— Я и решаю.
— А что?
— На рекорд пойдем, Озен Очирович. Девятьсот кирпичей на каменщика.
— Ого! А ну давай... Как это так? Девятьсот9 Это легко сказать.
— У меня есть такой Михаил Гончиков...
— Ну и что?
— У него руки созданы как бы специально для кирпича. Мы с ним вот подработаем и покажем. Если выйдет, вас позовем, посмотрите. Если одобрите, мы быстро остальных обучим.
— Всех что ли?— управляющий хмыкнул. — А ты знаешь, как солдаты по мосту ходят?
— Не знаю, не приходилось.
— Так знай: не в ногу! А то мост не выдержит. Так и у меня. У меня фонды на кирпич не выдержат. Видал как?
Трубин пожал плечами: не поймешь управляющего — то ли шутит, то ли всерьез.
— Ну, ладно. Фонды фондами, а старик тебе подбросит кирпича Старик все может!
Шутит или не шутит Шайдарон?
— Что бы вы делали без старика? А?— Шайдарон засмеялся.— А, между прочим, были времена... Существовал обычай — умерщвлять стариков.
— Как это так?
Сегодня какой-то странный этот Шайдарон.
— А вот так и умерщвляли. Заставляли глотать длинную ленту жира. Старик глотал, задыхался и погибал. А потом этому обычаю пришел конец.— Озен Очирович начал набивать трубку табаком, покосился хитрым глазом на Григория.— Дело было так. Поспорили ханы между собой. Один говорит: «Выстрою чугунный мост через океан». Другой говорит: «Выстрою невиданный дворец». Ну, стали строить. Тот, который мостом хвастался, что успеет за день сделать, то ночью волной у него смоет. А тот, который за дворец взялся, быстро все соорудил, осталось покрыть крышу. Бился-бился. Покрыл крышу, позвал слугу, спрашивает: «Готово?» Тот отвечает: «Плохо». Слугу казнили, крышу сломали. Снова хан за работу. Снова тащат кого-то из слуг. Хан спрашивает и опять ответ: «Плохо». Кого ни позовут, всякий говорит: «Не готово», а кто говорит: «Не так покрыто». Многих слуг хан казнил, а дворец достроить не может. Дошла очередь до юноши, у которого престарелый отец. И давно пора было того старика задушить жиром, но сын прятал его в сундуке. Вот сын и признается отцу: «Моя очередь предстать перед ханом, и сегодня я буду казнен. Хан не умеет крыть крышу, и я погибну. Мне не жалко своей жизни, я все думаю о том, что будет с тобой попе моей смерти». Отец тогда и советует сыну: «А ты скажи х:*ну, чтобы он встал спиной к солнцу, когда будет крыть кровлю дворца. От солнечных лучей у хана двоится в глазах». Сын послушался отца и сказал хану, как надо поступить. Удивленный хан требует от юноши- кто, мол, тебя надоумил так отвечать мне? Ну тот во всем сознался.
С тех пор стариков уже не умерщвляли. Вот так вот, Григорий Алексеич.
Шайдарон закурил трубку, улыбнулся:
— Ты вот слушал меня и думал: «Чего это он мне сказкой голову морочит?» Думал так?
— Да нет, не думал,— Григорий рассмеялся.—А в общем-то, интересно. Забавно.
— У меня к тебе еще одно дело. Решено послать часть твоей бригады на бетонирование плиты ростверка в главный корпус. Как смотришь?
— Ну, что же. Решено, так решено...
— Людей тебе подбросим и технику дадим.
— Сколько кранов дадите?
— Пять. Может, шесть. Позванивай начальнику цеха бетона Елизовой. У шоферов за главного один из Патрахиных. Младший. Изобретатель. Павел, сам видишь, какой изобретатель... Если все уразумел, то иди. А то у меня одной телефонной ругани на целый час.
Григорий шел от Шайдарона и в коридоре столкнулся с Догдомэ. Та отвернулась, будто его не видела.
— А мне вас нужно,— остановил ее Трубин.
Они поздоровались. Догдомэ все время пыталась смотреть куда- то мимо. В полутемном коридоре глаза ее казались влажными. «Она всегда со мной какая-то непонятная,— подумал он и посмотрел на нее пристальнее. — А лицо у нее приятное, как у симпатичного мальчишки. Приятное...» Григорий хотел было так и сказать ей, но смолчал: не настолько они близки, чтобы говорить подобное.
— Я как-то звонил вам, но не застал.
— Мне говорили.
— Я уезжал в командировку.
— И об этом мне говорили. — Она взглянула на него влажными глазами, в которых мерцали спокойные отражения чего-то светлого: не то окон, не то ламп.
— С вас не сняли эту нагрузку? Ну, эту самую... рационализацию?