Райка отругала Вылкова за «легкомысленное поведение», и тот всю дорогу до общежития отмалчивался, вроде бы обиделся. Но в Колькиной душе бродили иные чувства. Далекие от обиды.
— Слушай,— сказал он Шигаевой, когда они дошли до общежития,—выходи за меня замуж.
Райка сняла варежку, приложила ладонь к его лбу.
— Температура вроде бы нормальная.
— А что? Не нравлюсь я тебе, да?— насупился Вылков. —Думаешь, не смогу прокормить семью? Меня Бабий верхолазом берет. Заработки там — во!
— «Заработки»... Какой ты муж? Одна смехота.
— А чего — смехота? Ростом мал. да? Ты скажи. Этот мальчишка-то сразу закричал мне... Дело не в росте.
Райка рассмеялась:
— Вот ты, Колька, и иди к той женщине, сватайся. А я о замужестве не думаю. Мне учиться надо. С будущей осени пойду в вечернюю школу. И тебе бы надо, Колька. Давай вместе учиться?
Колька почесал в затылке:
— Безнадежное дело.
— Почему?
— Я уж трижды принимался восьмой заканчивать в вечерке. Зиму еще ничего, учился, а как до марта дойдет, то нет никакой моей мочи ходить в школу и слушать учителей.
— Чего же это с тобой происходит в марте?
— А я спать начинаю сильно хотеть. С работы приду и спать. До утра безо всяких снов. Меня мать будит-будит, а потом надоест— махнет рукой.
— Не-ет, ты как хочешь, Колька, а я буду инженером. А то всю жизнь такие, как ты, будете надо мной смеяться. Помнишь, как тогда: «Бросишь в бетон полтинник»?... Я чуть без обеда не осталась. Да и вообще... Без образования — какое ж это дело? Вот так-то, Коленька,— новая копеечка!
Вылков достал папиросу, закурил и неожиданно пустил дым ей в лицо.
— Про учебу — это ты, как хочешь, а про женитьбу — это я пошутил,— сказал он и сбежал с крыльца.
— Жених несчастный!— кричала ему вслед Райка. —Придешь еще ко мне!..
Глава двадцатая
Истек срок, который дала комиссия Шайдарону и Каширихину. Ничего не изменилось. От Чимиты по- прежнему не было никаких вестей. Акт комиссии, отпечатанный на меловом листе, лег на стол Шай- дарона. Положение обострялось.
...Шайдарон, Каширихин и Трубин были неожиданно для них вызваны на заседание главка, где им предложили сообщить о ходе работ в главном корпусе.
Пока Озен Очирович докладывал, Трубин разглядывал собравшихся в кабинете начальника главка и думал о том, что скажет, если его попросят выступить, и чем все это закончится. Хорошего ждать не приходилось... Обвинение сводилось к тому, что новый метод недостаточно обоснован и проверен, что рисковать никто не имеет права и что фундаменты следует разобрать, как и рекомендовано «Промстройпроектом»
— За подобный авантюризм в строительстве кто-то должен нести персональную ответственность,— заключил начальник главка.—А то у нас, знаете, привыкли... Довольно спускать за подобное головотяпство. Предлагаю оргвыводы в отношении Шайдарона и Трубина. Членов коллегии прошу высказаться.
Перед Трубиным будто опустилась пелена. Расплывчатые очертания лиц, стола, окон... Слова — гулкие, тяжелые — стучали в висках. а внутри все заливало, захлестывало щемящим холодом. И сразу в мыслях у него возникли самые наихудшие, по его мнению, варианты оргвыводов, которые ему уготовили как основному виновнику. Не зная, что ему будет, он уже сейчас готовил себя к наихудшему, и все надежды представлялись ему едва видимой узкой светлой полоской.
Эта полоска посветлела и расширилась, когда заговорил Озен Очирович Шайдарон. Он как можно деликатнее намекнул, что можно было бы и подождать с заключением по бетонированию, что комиссия-то была создана обкомом партии и она еще не отчиталась перед теми товарищами, перед которыми ей нужно отчитаться. Основную вину, если таковая будет установлена, Озен Очирович брал на себя. Я разрешил Трубину вести бетонирование, хотя мог бы и запретить. Инженер он молодой, способный, показал себя с положительной стороны как старшим прорабом, так и бригадиром»,— говорил Шайдарон.
— Любит самозольничать,— вставил директор комбината. — Не без его содействия произошло хищение сэкономленного бензина в автоколонне.
— Мы разбирались, ничего подобного,— возразил Шайдарон.
— Короче, давайте короче,— проговорил начальник главка.
И светлая полоска перед глазами Трубина снова сузилась, и холодок прошел по телу, рождая гнетущее предчувствие неотвратности всего случившегося.
— Вот вы, товарищ Шайдарон, выгораживаете старшего прораба...
— Не выгораживаю.
— Ну... защищаете.
Прозвучало громко и резко от дальнего окна: