Официально он еще числился в «Гравитоне», на увольнение не подавал, о желании Бориса Леонидовича уволить его знали, кажется, немногие, так что Намахов прикинул, в связи со сменой руководства, удержаться на работе.
Но в это время накрылся еще один источник дохода семьи, акции Киевского якорного завода. В прежнее время, Намаховы обменяли свои ваучеры на акции завода, и не получали никакой прибыли. И вот Сергей узнал, что десять лет назад, предприятие, после ряда перепродаж из рук в руки, было объявлено банкротом и ликвидировано с распродажей имущества. Это значило – акции пошли прахом! Их можно порвать и выбросить в унитаз!
Жена и сын удержали Сергея от такого поступка, и на семейном сходе Намаховы решили обратиться за житейским советом к дяде Сергея, Косте.
Родственники не любили общаться с Намаховыми, считали их придурками, и в последний раз Сергей говорил с дядей Костей по телефону пять лет назад, убеждая войти в долю фирмы по пошиву крестьянской одежды. Сергей собирался – при помощи семьи – покупать мешки, как на картошку, прорезать в них дырки для рук, и продавать с надписью «НМСАМ», что означало «Намаховы Сергей Анна Миша». Ведь слишком явен же пример, когда рабочие штаны с заклепками, джинсы, стали популярны во всем мире. Так и мешки Намаховых. Сначала их можно будет выносить, продавать под Троещинским рынком, или лучше возле Дарницкого вокзала, там базар, крестьяне привозят продукты. Вот где следует искать покупателей.
Дядя Костя послал Сергея к черту и бросил трубку. Теперь же Сергей должен был спросить у него житейский совет – как быть дальше? Акции-то тю-тю, а с работой еще неизвестно что!
Дядя Костя, или Константин Григорьевич, жил в частном доме на горе напротив Монтажника, через Совские пруды, на Ширме. Намаховы знали, что каждый год он закапывает в огороде или в саду банку сэкономленных денег, поэтому не раз то Миша, то Аня темными, глухими ночами перекапывали дяде грядки, а землю под деревьями протыкали длинными ножами. Один раз нашли так крышку от кастрюли, большую и ржавую.
Сергей позвонил дяде Косте накануне и сказал:
– Ну что, я к вам завтра заеду!
– Зачем? – буркнул дорогой родственник.
– Надо кое-что обсудить. Нетелефонный разговор. Ждите меня вечером.
И повесил трубку. А сам пошел на работу.
Борис Леонидович не забыл, что собирался уволить Намахова, сразу вызвал его к себе в кабинет. Сергей вошел и сразу начал:
– Вы паять без меня не сможете, никто у нас больше не умеет паять!
– А мы пайку заменим гайкой! – и Борис Леонидович нарочито и резко кивнул, мол, понял? Понял, да?
– Что же, – ответил Намахов, – Мне уже предложили работу в «Астрале». С большим окладом.
– Скатертью дорога!
На улицах валил снег, на припаркованных машинах выросли сугробы. Крупные снежинки неприятно падали на лицо. Намахов прошлялся по улицам до вечера, потом сел на случайную маршрутку, чтобы добраться до автовокзала, а оттуда уже пешком на Ширму. В микроавтобус он вошел как частенько, сунув себе в рот селедку, чтобы она хвостом торчала наружу. Потом вытаскивает ее и говорит:
– Первая группа!
Раньше, когда Намахов был истово верующим и посещал деревянную церквушку в парке Пушкина, то всегда снимал шапку и крестился на иконы в кабине водителя.
Намахов уселся. Нога за ногу. Не помещается. Так и эдак крутится. Слишком узко. Оглядывается, достает из сумки бумагу, заворачивает селедку, прячет. Сообщает гордо:
– В Киеве открыто более пятиста пунктов обогрева! И мы на этом не остановимся!
Потом изображает из себя большого начальника инкогнито. Берет мобильный телефон и начинает отвечать:
– В курсе. Уже работаем над этим. На карандаше. Решение скоро будет принято, и я думаю, оно будет положительным.
Оглядывается на пассажиров, поясняет:
– И тут достали...
А потом снова в трубку:
– Да вот в маршрутке. Почему не в лимузине? Решил побыть, так сказать, вместе с народом, узнать его беды. И чаяния. Да, записывайте – и чаяния.
А пассажирам замечает вполголоса:
– Журналисты осаждают.
В телефон:
– В три я перерезаю ленточку на мосту!
Окна маршрутки запотели и узорно заморозились, через них ничего не было видно, микроавтобус всё ехал, ехал, Намахова разморило, может быть он катался по кругу – а, всё равно. Склонив голову к стеклу, закемарил, и пригрезился ему не то сон, не то былое.
По знакомству Сергей устроился на работу редактором в издательство, которое печатало фантастику и детективы. Сергей приметил, что фантастика идет бойчее, и решил повысить прибыль простым способом – преобразовывать детективы в фантастику. Поначалу он делал это с разрешения сочинителя. Отправляет ему письмо, где предлагает:
«Дюдики уже отживают своё! А если так... Вот у Вас есть главный герой по имени Стас. Стас – хорошее имя! Но не добавить ли в произведение элементы остросюжетной фантастики? Допустим, перед лирическим моментом, где Стас признается Нине в любви, можно добавить следующий абзац:
Стас, извиваясь в синеватых вспышках молний, вытянул вверх скорченную руку. Она прямо на глазах превращалась в трехпалую клешню.
– Я мутируюсь! – вскричал Стас.
Что Вы на это скажете? И после, сюжет с Ниной приобретает дополнительную остроту. Сможет ли она полюбить... такого? А может, Стас станет опасен, мутация изменит его поведение. Не сразу, нет. Но в своё время это проявится. Если Стас не будет питаться человеческим мясом, то мутирует еще больше (молнии, у Стаса на лбу бугрятся чудовищные наросты). Нина устраивается работать в больницу медсестрой. Стас поселяется там же, тайно, в каморке со швабрами, и ночами пробирается по коридорам...
Как Вам такое? Тянет уже на приличный триллер».
Потом его перебросили – тоже по знакомству – редактором еженедельной газеты, которая несла здоровье. Намахов сочинял свидетельства исцеленных разными мазями да бальзамами, присовокупляя к ним фотографии пожилых людей и выдуманные имена. Чтобы газета пуще действовала, Сергей вывел в заголовок, что она положительно заряжена пятью экстрасенсами.
Тогда-то и вышла на сцену зловещая Алёна Столярова. На задней странице газеты, внизу, приводился абонентский ящик для обычных, бумажных писем, и Намахов еженедельно ходил на почту, отпирал его своим ключом и выгребал конверты. Однажды он получил послание:
«Здравствуйте, меня зовут Столярова Алёна Михайловна. Я прикладывала вашу газету ко лбу каждый день, чтобы поумнеть, в течении трех месяцев, и у меня образовался болезненный нарост на лбу. Теперь я вас ненавижу и жажду возмездия».
Намахов был просто редактором, и не ходил на воскресные собрания в нескольких городских клубах и бывших дворцах культуры, где по выходным продавались восхваляемые им чудодейственные бальзамы и мази. Он то работал дома, то, не в силах выносить более излучение монитора, отправлялся в редакцию, в квартиру одного из основателей фирмы, некоего Зайченко, известного лишь по фамилии. Зайченко жил в сраче, сидел на кухне, пил кофе и всё время говорил по телефону. А Намахов садился в комнате за хозяйский ноутбук, от коего исходило гораздо меньшее излучение, работал или вращал головой, разминая мышцы шеи.
Чем дольше проходило времени с получения письма, тем беспокойней становился Намахов. Неопределенность тревожила. На улице он начал высматривать среди прохожих женщину с наростом на лбу. Но его можно, наверное, прикрыть волосами так, что ничего не будет заметно?
А ведь Алёна Столярова, пожалуй, может его порешить как раз на пороге вступления человечества в эру мелкоступия – величайший дар, задуманный Намаховым во благо миру.
Все люди начинают ходить в мелкоступах – любой обуви, связанной между собой шнурками. Безопасность. Тише едешь – дальше будешь. Семени в мелкоступах потихоном, надежно. Искоренение преступности. Поскольку все граждане на законодательном уровне обязаны, выходя из квартиры, пользоваться мелкоступами, преступник, совершив преступление, не может быстро скрыться! Более того – поскольку отказ от мелкоступов сам по себе преступление, сразу будет видно нарушителя! Сергей предусмотрел милицейский вопрос – а как с ними? Они тоже должны носить мелкоступы, однако длина связующих шнурков больше, поэтому стражи порядка смогут делать шаги большие, нежели остальные люди.