Глянь, какие проклятия ты накликаешь на этот дом! Отец мой одно утро плакал, другое плясал, затем ночами стал вопить предкам об их коварных забавах. Говорит, надо звать колдуна. Мы таскаем амулеты, взываем к богам грома и безопасных странствий, не едим ни жирного, ни бобов, ни мяса, убитого стрелой, так за что ж боги шлют нам такие испытания? Она радуется животу своему, радуется мужу, а мы не возлежим друг с другом шесть лун, так за что же боги насылают на нас несчастья? За что беды такие, когда мы совершаем возлияния и воздаем хвалу богине рек, что управляет водой в утробе матери? Никто не зовет его умалишенным, пока однажды мы не застаем, как он свернулся калачиком вниз головой, колени к груди, и мочится себе в рот. После этого мы называем его безумным. На третий день за рождением проходит обряд наречения, но никто к нам не приходит и не уходит. Никто не смеет наречь тебя по имени, ибо ты – проклятие, а единственно, что бывает хуже, чем породить проклятие, – это его назвать, потому что всякий раз, как произносишь это имя, навлекаешь горе. Так что нет тебе имени. И вот что еще, мелкая бесовка: никто не плюет тебе в рот крокодильим перцем, чтобы ты не стала позорной женщиной, и никто не делает тебе железное ожерелье, чтобы отсечь тебя от мира духов.
Вот новая ночь. Маленькая девочка вдруг чувствует натяжение веревки на шее. Тяга превращается в рывок, прямо из термитника – настолько резкий и сильный, что девочку буквально выбрасывает через тесный вход, и он превращается в большую дыру. Дерг, дерг, по сухой корке грязи и куриному дерьму, едва не ломая шею, пока девочка со сдавленным хрипом не хватается за свой ошейник, и вдруг видит, что ее кто-то подтаскивает все ближе и ближе к дому. Она дико озирается в попытке увидеть, кто именно ее тянет – вроде бы никто, только слышен вкрадчивый шорох скольжения по земле. Хотя нет: к веревке хвостом прицепился большущий желтоватый питон и скользит к дому, не зная, что тащит за собой маленькую узницу. Девочку охватывает страх при мысли о том, что он может сделать, когда доберется до ее спящих в доме братьев. Но ни крика, ни стона, ни плача не срывается с ее губ.
Однако затем хвост питона выскальзывает из веревки. Впрочем, нет, не выскальзывает: всё это различимо в темноте. Он просто становится меньше и меньше, как будто змея сама себя всасывает. Хвост уменьшается, а она при этом становится все шире и больше, будто кокон, под оболочкой которого происходит какое-то шевеление. Пятна змеиного узора сжимаются и растягиваются, ворочается и перекатывается погрузневшая туша, на которой кожу вдруг прорывают изнутри две невесть откуда взявшиеся руки. Из этого кожаного мешка выпрастывается и гибко встает нагая женщина. Не оглядываясь, она направляется к дому и огибает его сбоку. Девочка крадется сзади в нескольких шагах и видит, как женщина-питон ловко забирается в окно среднего брата. Сидя в пыли и темени, девочка вслушивается в тишину. Вот из комнаты брата доносится крик. Он всё громче и неистовей. Девочка вскакивает на ноги и подбегает к окну, но оно для нее чересчур высоко, и она ищет в темноте, на что бы можно встать; подворачивается только деревянный чурбан, и девочка подкатывает его к окну. Внутри комната освещена тусклым масляным светильником. На полу лежит брат, а сверху его оседлала женщина-питон.
Она подскакивает вверх-вниз, словно в попытке его укротить, а брат под ней дергается и корчится как от побоев. Он кричит, чтобы она его прикончила, что ему уже невмоготу, проще умереть, и, дрыгнувшись, обессиленно замирает. Затем его пробивают рыдания, которые женщину-питона нисколько не трогают. Она сидит и молчит.
– Хоть бы кто-то еще сюда наведывался, кроме этой шлюхи-ведьмы! – тихо стенает он.
– Я не шлюха и не ведьма, – отзывается она. – А ты проклят. Ты и твои братья, твой безумный отец и мертвая мать. Прокляты так, что, кроме шлюх, вблизи вас никто и не ходит.
Женщина-питон смолкает, а затем говорит:
– Ты должен убить девчонку.
– Пробовал уже, да она вернулась, – отвечает брат.
Девочка чуть не падает со своей приступки.
– Через четыре дня после того, как она довела моего отца до безумия, а мать отправила в потусторонний мир, мы с братьями бросили ее в чащобе кустарника, чтобы она оттуда не выбралась. Но ты не поверишь: эта негодница отыскала дорогу домой! Она, которая еще даже не ползает! Люди в деревне говорят, что юмбо, лесные феи, подкармливают ее нектаром и толчеными орехами, называют ее «маленькой волшебницей». Из-за нее вся деревня нас сторонится, винит нас, когда засуха или неурожай. Послушайте, говорю я им: приходите и забирайте ее, если она вам нужна. Мне все равно, что вы с ней сделаете. Но никто не приходит. Мы сами кое-как перебиваемся на еде, что нам оставляют из милости до нового урожая, иначе нам не протянуть. Девчонка – вот причина, по которой люди нас избегают. Она виной, что у меня не будет никакой жены, кроме тебя.