шийся в зоне их действия, тут же камнем падал вниз. - При чём тут моя школа? Это же не военный завод! Папа скривил уголок рта в усмешке, он умел делать это по-особенному ехидно: - Это куда важнее военного завода. Странно, что ты не понимаешь такой простой вещи. Если взорвать завод, у нас не будет бомб и ракет. Уж без них мы как-нибудь протянем. А если что-нибудь сделать с ТВОЕЙ, - он выделил голосом это слово, - школой, через десяток лет на нашей планете начнётся такое, что и ракеты не понадобятся - сами вымрем. - Ты преувеличиваешь, - сказала я, стараясь скрыть улыбку - мне здорово польстило, что моя будущая школа числится в ряду стратегических объектов, и, вполне возможно, занимает там не самую последнюю позицию. Мы снизились до самых верхушек деревьев. Само собой, всем тут же стало не до бутербродов. Папа повёл грав вдоль границы карантинной зоны, выискивая место для посадки. Оно нашлось совсем неподалёку. Большая асфальтированная площадка, размерами похожая на школьный футбольный стадион, со всех сторон утопала в буйной зелени, что было верным признаком стоянки гравов. (Постоянное воздействие антигравитационных полей вызывает неконтролируемый рост всех растительных форм. Если кто-нибудь лениться ухаживать за тем местом, над которым часто и низко пролетают гравы, то оно вскоре начинает напоминать доисторические пейзажи, когда даже папоротники были выше человеческого роста.) Стоянка была почти пуста: три разнокалиберных грава и небольшая группа людей погоды не делали. Для такой солидной школы за день до начала учебного года это было явно маловато. - Пап, мы точно туда прилетели? Папа снова включил своё фирменное ехидство: - Я настолько похож на пьяного таксиста? Я хихикнула: - Не особенно. Психологически люди стороняться топографической середины, причём во всех её проявлениях. В длинном ряду дверей питьевых фонтанчиков, туалетных кабинок, терминалов, вообще любых мест или вещей общего пользования, занятыми с вероятностью 95 процентов будут заняты первые и вторые лоты от края. С таким же процентным соотношением лоты в середине длинного ряда окажутся свободными. Наверное, где-то глубоко в подсознании папа был бунтарём - во всяких мелочах он всегда всё делал не так, как остальные люди. Вот и сейчас он приземлил грав в геометрическом центре стоянки. Никто из нас вылезать не спешил. - Что-то здесь мало людей! - Заметила мама, озираясь по сторонам. Я включила тон дипломированного академического лектора: - Есть несколько вариантов. Первый: все уже приехали вчера. Второй: все приедут завтра утром, перед самым началом занятий. Третий: отсюда вообще никто не уезжает на лето, потому что здесь суперам друг с другом интереснее, чем с кем-либо ещё. Последний вариант: таких стоянок вокруг моей школы множество, и эта - одна из них, не самая популярная. Папа рассмеялся: - Настёна, я понимаю, что у тебя аналитический склад ума, но иногда он бывает слишком аналитическим. Ты любую бытовую ситуацию мгновенно раскладываешь на составные части. - Пап, “аналитический” - это относительное прилагательное, - со вздохом отозвалась я, - а относительные прилагательные не имеют степеней сравнения и с наречиями не сочетаются. Пора бы тебе знать такие вещи. Мои укоры папа никогда не воспринимал серьёзно. Вот и сейчас, усмехнувшись, он принялся выгружать из багажника пресловутый чемодан. Я оглянулась, обводя взглядом стоянку. Ярко раскрашенный грав, стоящий метрах в пяти от нас, был пуст. Тот, кто тратил на него краску, имел явные проблемы со знанием гармоничных сочетаний цветов, и применил самые ужасные сочетания колеров из всех, которые только существуют в природе. Передняя часть грава была розово-красная, верх - сиренево-оранжевый, низ - сине-салатовый, задняя часть - зелёно-красная, вишенкой на торте была фиолетово-чёрная кабина. Всё это было настолько безвкусно, что я поспешно отвернулась и тут же наткнулась взглядом на другой грав, тоже пустой, но который в отличии от первого был нормального бело-голубого цвета. Впрочем, тут имелись свои ньюансы. Бело-голубая расцветка должна быть только у транспортных средств Патрульной службы, и тот, кто раскрашивал эту машину, вполне мог бы получить штраф за использование официальной символики в неподобающих местах. Впрочем, маляру удалось пройти по грани: вместо канонического соотношения цветов пятьдесят на пятьдесят, он переборщил с голубым цветом. Грав можно было принять за транспорт Патрульных только на первый невнимательный взгляд. Последнее, на что я обратила внимание: в дальнем углу посадочной площадки стоял ещё один грав, самый обычный, без всяких особых примет, скорее всего, взятый напрокат. Там я увидела первых здешних людей. Русоволосый мальчишка моего возраста с нездорово-бледным лицом разговаривал с рыжебородым мужчиной, судя по всему, со своим отцом. Они держали друг друга за плечи, и мужчина что-то говорил мальчишке. Пацан словно почувствовал мой взгляд, обернулся, увидел, что я смотрю в его сторону, и резко отстранился от своего собеседника. Девочка лет тринадцати, стоящая рядом с мальчишкой и очень похожая на него, тоже посмотрела на меня. Судя по всему, она не совсем понимала, что происходит. У меня всегда было хорошее зрение, поэтому, невзирая на расстояние между нами, я сразу поняла, что девочка не из наших; я уже научилась среди прочих детей выделять суперов по жёстким и более оформленным чертам лица, у обычных малышей такого не бывает. А вот мальчик был как раз-таки супер. Увидев, что я его рассматриваю, он покраснел, насупился и поспешно повернулся ко мне спиной. Я не смогла сдержать улыбки: неужели этот парень тоже с первого курса и он стесняется, что его провожают родители? Но почему он конфузится именно передо мной, я ведь тоже приехала не одна? Тем более, на мне сейчас эта дурацкая ярко-розовая куртка, и у меня куда больше поводов испытывать смущение перед серьёзными людьми. Впрочем, со стороны эта троица, которая топталась вокруг своего грава и всё не могла проститься, в самом деле выглядела слегка нелепо. Меньше всего мне хотелось, чтобы так же глупо со стороны смотрелись мы. Словно подброшенная катапультой, я закинула за спину рюкзак, стремительно вскочила с кресла, и, в лучших киношных традициях лихо перемахнула через низенький металлический борт. Даже через подошвы чувствовалось, как сильно за несколько утренних часов успел нагреться асфальт. Мне никогда ни с кем не приходилось прощаться надолго, и я сама слабо представляла, как это делается, чтобы со стороны процесс не выглядел по-идиотски. - Мне пора, - сухо сказала я, приподнимая и пробуя на вес стоящий под ногами чемодан. Ничего себе! Он словно набит кирпичами! Как я буду его тащить?! - Мы тебя проводим, - пролепетала мама. - Ага, - закивала я и не без ехидства посоветовала, - а на ужин мне баночку с манной кашей привези. И проследи, чтобы я покушала. А вечером, когда я улягусь спать, одеяло подоткни, а то ещё простужусь. Мама даже покраснела - наверное, я оказалась излишне резка. Я продолжила уже более мягким голосом: - Не нужно путать меня с обычными детьми - я давно уже самостоятельный человек и вполне могу позаботиться о себе. И давай не будем об этом спорить здесь и сейчас, договорились? Маме пришлось смириться, и она осталась сидеть в кресле. Я пожала руку папе, чуть поколебавшись - маме, а сестрёнку чмокнула в макушку: - Пока, Санёк! - Я c тобой! - Заныла девочка, по её щёчкам заструились обильные слёзы. Я погладила её по голове: - В следующий раз, миленькая моя! Не время было объяснять, что в этой школе моей сестрёнке не придётся учиться ни при каких обстоятельствах, даже если небо упадёт на землю или, что уже не столь фантастично, если Сашка в будущем окажется Эйнштейном и Горским в одном лице. Для того, чтобы учиться в “Штуке” ей не хватало какой-то малости – всего лишь нескольких лишних хромосом в генах. Я обвела взглядом моих родных и неожиданно разозлилась. В самом деле, я ведь не на Марс улетаю. Дома мне, конечно, бывать придётся меньше, но это не повод смотреть на меня совершенно щенячьими глазами и строить при этом такие постные мины. - Может хватит меня заживо хоронить?! Папа присел передо мной на корточки и обхватил за плечи: - Не нервничай, котёнок. С тобой всё в порядке? Самое смешное, что я знала, почему папа при общении тет-а-тет никогда не разговаривает со мной стоя. Однажды, оказавшись на его платформе, в одном из ящиков папиного письменного стола я увидела книгу о воспитании детей, довольно зачитанную, а в абзаце, который был выделен маркером, маститый психолог объяснял, что родителям при общении с маленькими детьми лучше делать так, чтобы их глаза находились на одном уровне - таким образом, ребёнок подсознательно не будет чувствовать себя ниже своего собеседника. Я тогда подумала, что это какая-то муть, и положила книгу обратно, но папа, похоже, так не считал. Каждый раз, как он пытался сказать мне что-то личное, он присаживался на корточки. Я подумала, что обо всё этом будет смешно вспоминать, когда мы вырастем, я - физически, папа - умств… в смысле, педагогически. - Да, конечно, папа. Всё хорошо. Неожиданно я почувствовала, что глаза начинают наполняться слезами, и, чтобы скрыть это, опустила лицо. Не хватало ещё под самый конец выдать нечто в этом роде. Я порывисто развернулась и кое-как сумела из себя выдавить, глядя в пространство прямо перед собой: - Ладно, мне пора! Потом у меня наступи