ей. Русоволосый мальчишка моего возраста с нездорово-бледным лицом разговаривал с рыжебородым мужчиной, судя по всему, со своим отцом. Они держали друг друга за плечи, и мужчина что-то говорил мальчишке. Пацан словно почувствовал мой взгляд, обернулся, увидел, что я смотрю в его сторону, и резко отстранился от своего собеседника. Девочка лет тринадцати, стоящая рядом с мальчишкой и очень похожая на него, тоже посмотрела на меня. Судя по всему, она не совсем понимала, что происходит. У меня всегда было хорошее зрение, поэтому, невзирая на расстояние между нами, я сразу поняла, что девочка не из наших; я уже научилась среди прочих детей выделять суперов по жёстким и более оформленным чертам лица, у обычных малышей такого не бывает. А вот мальчик был как раз-таки супер. Увидев, что я его рассматриваю, он покраснел, насупился и поспешно повернулся ко мне спиной. Я не смогла сдержать улыбки: неужели этот парень тоже с первого курса и он стесняется, что его провожают родители? Но почему он конфузится именно передо мной, я ведь тоже приехала не одна? Тем более, на мне сейчас эта дурацкая ярко-розовая куртка, и у меня куда больше поводов испытывать смущение перед серьёзными людьми. Впрочем, со стороны эта троица, которая топталась вокруг своего грава и всё не могла проститься, в самом деле выглядела слегка нелепо. Меньше всего мне хотелось, чтобы так же глупо со стороны смотрелись мы. Словно подброшенная катапультой, я закинула за спину рюкзак, стремительно вскочила с кресла, и, в лучших киношных традициях лихо перемахнула через низенький металлический борт. Даже через подошвы чувствовалось, как сильно за несколько утренних часов успел нагреться асфальт. Мне никогда ни с кем не приходилось прощаться надолго, и я сама слабо представляла, как это делается, чтобы со стороны процесс не выглядел по-идиотски. - Мне пора, - сухо сказала я, приподнимая и пробуя на вес стоящий под ногами чемодан. Ничего себе! Он словно набит кирпичами! Как я буду его тащить?! - Мы тебя проводим, - пролепетала мама. - Ага, - закивала я и не без ехидства посоветовала, - а на ужин мне баночку с манной кашей привези. И проследи, чтобы я покушала. А вечером, когда я улягусь спать, одеяло подоткни, а то ещё простужусь. Мама даже покраснела - наверное, я оказалась излишне резка. Я продолжила уже более мягким голосом: - Не нужно путать меня с обычными детьми - я давно уже самостоятельный человек и вполне могу позаботиться о себе. И давай не будем об этом спорить здесь и сейчас, договорились? Маме пришлось смириться, и она осталась сидеть в кресле. Я пожала руку папе, чуть поколебавшись - маме, а сестрёнку чмокнула в макушку: - Пока, Санёк! - Я c тобой! - Заныла девочка, по её щёчкам заструились обильные слёзы. Я погладила её по голове: - В следующий раз, миленькая моя! Не время было объяснять, что в этой школе моей сестрёнке не придётся учиться ни при каких обстоятельствах, даже если небо упадёт на землю или, что уже не столь фантастично, если Сашка в будущем окажется Эйнштейном и Горским в одном лице. Для того, чтобы учиться в “Штуке” ей не хватало какой-то малости – всего лишь нескольких лишних хромосом в генах. Я обвела взглядом моих родных и неожиданно разозлилась. В самом деле, я ведь не на Марс улетаю. Дома мне, конечно, бывать придётся меньше, но это не повод смотреть на меня совершенно щенячьими глазами и строить при этом такие постные мины. - Может хватит меня заживо хоронить?! Папа присел передо мной на корточки и обхватил за плечи: - Не нервничай, котёнок. С тобой всё в порядке? Самое смешное, что я знала, почему папа при общении тет-а-тет никогда не разговаривает со мной стоя. Однажды, оказавшись на его платформе, в одном из ящиков папиного письменного стола я увидела книгу о воспитании детей, довольно зачитанную, а в абзаце, который был выделен маркером, маститый психолог объяснял, что родителям при общении с маленькими детьми лучше делать так, чтобы их глаза находились на одном уровне - таким образом, ребёнок подсознательно не будет чувствовать себя ниже своего собеседника. Я тогда подумала, что это какая-то муть, и положила книгу обратно, но папа, похоже, так не считал. Каждый раз, как он пытался сказать мне что-то личное, он присаживался на корточки. Я подумала, что обо всё этом будет смешно вспоминать, когда мы вырастем, я - физически, папа - умств… в смысле, педагогически. - Да, конечно, папа. Всё хорошо. Неожиданно я почувствовала, что глаза начинают наполняться слезами, и, чтобы скрыть это, опустила лицо. Не хватало ещё под самый конец выдать нечто в этом роде. Я порывисто развернулась и кое-как сумела из себя выдавить, глядя в пространство прямо перед собой: - Ладно, мне пора! Потом у меня наступил какой-то провал в памяти. Осознала я себя только через несколько секунд, когда оказалось, что топаю куда-то прочь, таща за собой треклятый чемодан. Рюкзак на каждом шагу шлёпал меня по спине и не добавлял позитивных ощущений. Мне невыносимо хотелось обернуться, но я понимала, что этого делать нельзя, иначе я вообще не смогу отсюда уйти. Ладно, сейчас главное - оказаться подальше от моих домашних, дождаться, когда они улетят отсюда, а потом уже можно будет разбираться, куда именно нужно идти. Впереди и чуть справа, в плотной стене деревьев, окружающих стоянку, забрежил просвет, и я направилась в ту сторону. Есть такое чувство - взгляд в спину. Я точно знала, что и папа, и мама, и Санька - все они смотрят мне вслед, и ускоряла шаги. Если отрывать с раны пластырь, то это нужно делать сразу, без всяких проволочек, иначе больнее будет. Направление было выбрано правильно: когда я добралась до леса, передо мной оказалась хорошо утоптанная тропинка - верный признак того, что по ней ходят часто. Похоже, я иду правильно. Я поправила рюкзак на спине и шагнула вперёд. Слёзы сами собой высохли. Вот и всё: теперь я осталась одна, и всё, что со мной случится будет зависеть только от меня. Странное чувство, если честно.