меня начал по имени-отчеству, а это что-то да значит. - Всего уметь невозможно. Уж вы-то, как человек взрослый и умный, должны это знать. Я тоже подпустила в голос изрядное количество жёлчи. Андрей Павлович посмотрел на меня как-то странно: губы скривились в улыбке, но немигающий взгляд остался холодным и испытующим. Мы перешли к главному блюду дня - к огромному кремовому торту. Сестрёнка сразу потребовала себе самый большой кусок, и я на некоторое время отвлеклась на возню с ней, а когда, снова вернулась к окружающей действительности, за столом царила довольно напряжённая обстановка, а папин сослуживец внимательно смотрел в нашу сторону. Я прижала Саньку к себя: - Моя сестра - нормальная, если что. Она в два раза младше меня, но пока ещё даже не научилась читать, так что с ней всё в порядке! Несмотря на нашу разницу в возрасте, которая у детей служит препятствием к дружбе, нас она, наоборот, связывала. Моя сестричка, пожалуй, единственный человек в моей жизни, которого я и любила, и люблю по-настоящему. По лицу Андрея Павловича скользнула усмешка. - Не понимаю, почему ты так заволновалась. Мне просто приятно видеть, как сверх-люди умеют заботиться об обычных человеческих дитёнышах. То, что случилось после этого, в фильмах называется “стоп-кадр”. Казалось, даже воздух загустел. Папа тяжело поднялся: - Андрюша, давай-ка выйдем на пару минут! Нужно перетереть кое-чего. Тот остался сидеть, даже лицо его осталось таким же, как и всегда безучастным: - Вадик, ты уверен, что тебе это нужно? Я вскочила: - Не ссорьтесь! Этого ещё не хватало! Папа, что он такого сказал? Санечка - в самом деле дитёныш! Очень миленький дитёныш, как с моей точки зрения! Такое определение вполне соответствует нормам литературного языка! Папа несколько секунд с ненавистью разглядывал своего сослуживца, наконец так же тяжело опустился на стул. Я тоже села на своё место. Глазёнки у Саньки были такими испуганными, что я не удержалась, чмокнула её в макушку и едва слышно шепнула: - Всё в порядке, дитёныш! Санька заулыбалась, но инцидент на этом нельзя было считать завершённым: мои родители продолжали сверлить гостя мрачными взглядами. Широкая ладонь затеребила лацканы камуфляжного костюма, её обладатель смотрел куда-то в сторону: - Извиняюсь, конечно. Просто я не умею общаться с детьми и иногда говорю всё, что думаю. Некоторые это ценят. - Мы - не некоторые, - сухо парировала я. - Советую впредь думать, что и кому вы говорите. - Конечно, - кивнул Андрей Павлович.- Это очень хороший совет, Настя. - Анастасия Вадимовна, если уж на то пошло. - Анастасия Вадимовна, - послушно повторил папин сослуживец, и такая покорность немного разрядила обстановку. Следующий раунд, через пару минут, начался с откровенной лести: - Ты очень умная девочка, Анастасия Вадимовна. Настолько умная, что я даже не совсем понимаю, как с тобой общаться. - Общайтесь как с обычным ребёнком моего возраста - разве это так сложно? - Представь себе. - Вот я вся тут, сижу перед вами - неужели я похожа на монстра? - С точки зрения биологии? - С точки зрения самого обычного эмоционально-психологического восприятия среднестатистического человека. - На монстра - не особенно, - он пытливо вглядывался в моё лицо, словно хотел увидеть реакцию на свои слова. - Важно другое. Может быть все вы здесь на Земле за двадцать лет к такому привыкли, но мне, как человеку старых взглядов, оперировать подобными категориями в разговоре с крохотной девочкой кажется каким-то сюром. «Эмоционально-психологическое восприятие», «среднестатистический человек»… - Он доел свой кусочек торта, хотел отставить тарелку в сторону, но передумал и взял с блюда ещё два куска. - Очень уж вкусный у вас торт, - пояснил он с набитым ртом, прожевал его и выдал очередную реплику. – Слегка неуютно сознавать, как здорово на Земле всё изменилось за какие-то двадцать лет. Пожалуй, лет через десять… - Он осёкся и снова вперил в меня . - А ведь, если вы такие умные, пожалуй, кто-то из ваших уже выбился в правительство? - Двое Навигаторов - суперы, - подтвердила я. - А сколько суперов на должностях советников и их заместителей - даже не представляю. Говорят, что очень много. - И как к этому относится Сенатор? - В смысле? - Сенатор и те Навигаторы, которые не суперы? - Почему вы меня об этом спрашиваете? - Просто интересно знать твоё мнение. Качество живущей на Земле популяции изменяется, и кое-кто из новых уже начинает проникать в правительство. По мне, так это несколько… хм-м… опасно, что ли. - Во-первых, никакой, даже чисто гипотетической опасности, суперы не несут. Если бы это было иначе, Навигаторы не допустили бы нашего проникновения в свои ряды. Во-вторых, наша политическая система слишком стабильна, чтобы её могли разрушить несколько человек, случайно оказавшихся у власти. Давным-давно прошли те времена, когда один-единственный человек, обладающий единоличной властью и от этого сошедший с ума, создавал бы угрозу всемирного атомного апокалипсиса. В-третьих, единственное отличие нас от людей… - (Папа кашлянул, и я поспешно поправилась)- …других людей - интеллект, то есть, способность мыслить. - Мне никогда не казалось хорошей идеей ставить сухой расчёт в основу политического устройства общества. Получается слишком жёстко. - То, что вы называете жёсткостью - это просто-напросто рациональность - один из трёх столпов современной политики, на котором держится наше общество почти пятьсот лет. И странно, что именно я вам об этом рассказываю. - Ну, совсем уж за неандертальца меня не держи, про принципы РПГ нам ещё в начальной школе говорили. Рациональность, последовательность, гумаанизм. - Рациональность, последовательность, гуманизм, - эхом повторила я. - Что вам не нравится? - Мне не нравится, что рациональность в них стоит на первом месте, а гуманизм – всего лишь на третьем, на последнем. - - Всё верно. Гуманизм позволяет решить судьбу отдельного человека, а рациональность – всего человечества. Когда решается судьба общества, судьба личности перестаёт иметь главенствующее значение. - Это и настораживает. Мне всегда казалось, что в современном обществе слишком мало обращают внимание на трагедию отдельного человека. Многие отправляются на Клатру по мельчайшим поводам, как только появляется опасение, что они каким-то образом могут повлиять на устойчивость политической системы. - Почему вы полагаете, что это неправильно? Что по вашему лучше: если на Клатру попадёт один человек или если через несколько лет в войнах могут начать гибнуть тысячи людей? - Ключевое слово - “могут”, - мягко заметил Андрей Павлович. Мы перебрасывались фразами ритмично, словно мячиком в пинг-понге, и я вошла в своеобразный транс, словно на недавнем экзамене, когда вопросы компьютера следовали один за другим, и я едва успевала на них отвечать. - Когда ставки настолько высоки, одна лишь вероятность должна заставлять предпринимать серьёзные действия. - Серьёзные, говоришь? Гм-м… - В середине двадцатого века появилась задачка про вагонетку. Не знаю, насколько хорошо ты знаешь классическую психологию, на всякий случай объясню суть. К рельсам привязано пять человек, на них мчится вагонетка, но ты можешь перевести стрелку на другой путь, к которому привязан всего один человек. Вопрос такой: ты будешь это делать? Я рассмеялась: - Надеюсь, вы не обидетесь, если я промолчу? Это настолько известный психологический тест, что отвечать на него - это себя не уважать. Тем более, ответ вы и так знаете. - Ладно, попробую модифицировать задачу. Допустим, поезд мчится на путь, к которому привязан мужчина среднего возраста. А у тебя есть возможность перевести стрелку на другой путь, к которому привязан маленький ребёнок. Ты будешь это делать? - Буду. Андрей Павлович уставился на меня цепкими холодными глазами: - Почему? - Это элементарно. Мужчина – взрослый дееспособный человек, и он сразу после своего спасения способен приносить пользу обществу. А ребёнка, чтобы от него был хоть какой-то толк, нужно ещё вырастить и много чему научить. С точки зрения рациональности спасать нужно именно взрослого члена общества. Он наклонился и его губы почти коснулись моего уха: - А вот если бы на месте этого ребёнка был какой-нибудь хорошо знакомый тебе ребёнок? Ну, допустим даже, твоя сестра? Я инстинктивно прижала Сашку к себе и едва смогла из себя выдавить: - Держитесь от меня подальше – у вас изо рта воняет! И носки бы почаще меняли – от вас запах, как от помойки! Андрей Павлович побагровел и выпрямился, а мои родственники превратились в композицию из музея восковых фигур. В наступившей тишине стало слышно, как между рамами жужжит запоздалая осенняя муха. Я поймала взгляд мамы, у неё в глазах плескался ужас. Я сообразила, что, пожалуй, на сей раз в самом деле перегнула палку, и, пока лихорадочно прикидывала, как можно разрулить ситуацию, которую я же сама и сотворила, Андрей Павлович меня сильно удивил. Вместо того, чтобы лезть в бутылку, он просто-напросто смущённо улыбнулся: - У меня в самом деле в последнее время было мало возможностей заниматься личной гигиеной, так что вынужден признать, что в данном конкретном случае Анастасия Вадимовна может быть права. В комнате снова наступила тишина, но теперь уже папа не стал сдерживаться. - Андрюша, - вдруг мягко сказал он, - почему тебя так заинтересовала Настя? Зачем ты вообще сюда приехал? Андрей Павлович медленно отодвинул в сторону пустую тарелку. - Понимаешь ли,