обы её могли разрушить несколько человек, случайно оказавшихся у власти. Давным-давно прошли те времена, когда один-единственный человек, обладающий единоличной властью и от этого сошедший с ума, создавал бы угрозу всемирного атомного апокалипсиса. В-третьих, единственное отличие нас от людей… - (Папа кашлянул, и я поспешно поправилась)- …других людей - интеллект, то есть, способность мыслить. - Мне никогда не казалось хорошей идеей ставить сухой расчёт в основу политического устройства общества. Получается слишком жёстко. - То, что вы называете жёсткостью - это просто-напросто рациональность - один из трёх столпов современной политики, на котором держится наше общество почти пятьсот лет. И странно, что именно я вам об этом рассказываю. - Ну, совсем уж за неандертальца меня не держи, про принципы РПГ нам ещё в начальной школе говорили. Рациональность, последовательность, гумаанизм. - Рациональность, последовательность, гуманизм, - эхом повторила я. - Что вам не нравится? - Мне не нравится, что рациональность в них стоит на первом месте, а гуманизм – всего лишь на третьем, на последнем. - - Всё верно. Гуманизм позволяет решить судьбу отдельного человека, а рациональность – всего человечества. Когда решается судьба общества, судьба личности перестаёт иметь главенствующее значение. - Это и настораживает. Мне всегда казалось, что в современном обществе слишком мало обращают внимание на трагедию отдельного человека. Многие отправляются на Клатру по мельчайшим поводам, как только появляется опасение, что они каким-то образом могут повлиять на устойчивость политической системы. - Почему вы полагаете, что это неправильно? Что по вашему лучше: если на Клатру попадёт один человек или если через несколько лет в войнах могут начать гибнуть тысячи людей? - Ключевое слово - “могут”, - мягко заметил Андрей Павлович. Мы перебрасывались фразами ритмично, словно мячиком в пинг-понге, и я вошла в своеобразный транс, словно на недавнем экзамене, когда вопросы компьютера следовали один за другим, и я едва успевала на них отвечать. - Когда ставки настолько высоки, одна лишь вероятность должна заставлять предпринимать серьёзные действия. - Серьёзные, говоришь? Гм-м… - В середине двадцатого века появилась задачка про вагонетку. Не знаю, насколько хорошо ты знаешь классическую психологию, на всякий случай объясню суть. К рельсам привязано пять человек, на них мчится вагонетка, но ты можешь перевести стрелку на другой путь, к которому привязан всего один человек. Вопрос такой: ты будешь это делать? Я рассмеялась: - Надеюсь, вы не обидетесь, если я промолчу? Это настолько известный психологический тест, что отвечать на него - это себя не уважать. Тем более, ответ вы и так знаете. - Ладно, попробую модифицировать задачу. Допустим, поезд мчится на путь, к которому привязан мужчина среднего возраста. А у тебя есть возможность перевести стрелку на другой путь, к которому привязан маленький ребёнок. Ты будешь это делать? - Буду. Андрей Павлович уставился на меня цепкими холодными глазами: - Почему? - Это элементарно. Мужчина – взрослый дееспособный человек, и он сразу после своего спасения способен приносить пользу обществу. А ребёнка, чтобы от него был хоть какой-то толк, нужно ещё вырастить и много чему научить. С точки зрения рациональности спасать нужно именно взрослого члена общества. Он наклонился и его губы почти коснулись моего уха: - А вот если бы на месте этого ребёнка был какой-нибудь хорошо знакомый тебе ребёнок? Ну, допустим даже, твоя сестра? Я инстинктивно прижала Сашку к себе и едва смогла из себя выдавить: - Держитесь от меня подальше – у вас изо рта воняет! И носки бы почаще меняли – от вас запах, как от помойки! Андрей Павлович побагровел и выпрямился, а мои родственники превратились в композицию из музея восковых фигур. В наступившей тишине стало слышно, как между рамами жужжит запоздалая осенняя муха. Я поймала взгляд мамы, у неё в глазах плескался ужас. Я сообразила, что, пожалуй, на сей раз в самом деле перегнула палку, и, пока лихорадочно прикидывала, как можно разрулить ситуацию, которую я же сама и сотворила, Андрей Павлович меня сильно удивил. Вместо того, чтобы лезть в бутылку, он просто-напросто смущённо улыбнулся: - У меня в самом деле в последнее время было мало возможностей заниматься личной гигиеной, так что вынужден признать, что в данном конкретном случае Анастасия Вадимовна может быть права. В комнате снова наступила тишина, но теперь уже папа не стал сдерживаться. - Андрюша, - вдруг мягко сказал он, - почему тебя так заинтересовала Настя? Зачем ты вообще сюда приехал? Андрей Павлович медленно отодвинул в сторону пустую тарелку. - Понимаешь ли, Вадим, причину своего появления в твоём доме я уже объяснил и показания менять не собираюсь. - Его голос стал бархатным, словно у диктора. - А по поводу Анастасии Вадимовны… - Он вздохнул. - Представь себе мою ситуацию. По делам службы я заезжаю в местное управление Навигации и совершенно случайно в одном из списков встречаю твою фамилию, не самую распространённую, надо сказать. Само собой, у меня тут же взыграло чувство… как там оно бишь называется? - Он повернулся ко мне. - Анастасия Вадимовна, не подскажешь? - Ностальгии по старым временам, - со вздохом ответила я. - Точно: чувство ностальгии по старым временам. Я всеми правдами и неправдами добыл твой домашний адрес, прилетел сюда, полагал, что мы просто посидим, повспоминаем прошедшие годы, а тут оказалось, что ты уже оброс семьёй, устроился на хорошую должность, остепенился. А потом, совершенно неожиданно я встречаю у тебя дома вот такое вот маленькое русоволосое чудо: “в шесть месяцев научилась читать”, “в семь лет сдала экзамены за курс средней школы”, «Эмоционально-психологическое восприятие»… - а ты бы этим не заинтересовался? - Пожалуй, - сухо ответил папа. - Во-от, - удовлетворённо протянул Андрей Павлович, - и я, каюсь, заинтересовался. Люблю, понимаешь ли, умных людей, с кем можно поговорить, а то и поспорить. Папа тоже зыркнул на своего собеседника: - Только вот темы для споров ты выбираешь какие-то странные. - Ну уж, какие есть, - развёл руками наш гость. Он снова повернулся ко мне. - Анастасия Вадимовна, ты не против? Я покривила душой и с честными глазами солгала: - Нисколько. Я не против подискутировать с неравнодушным человеком. Только вот, уважаемый Андрей Павлович, если бы у меня была паранойя, я бы решила, что вы подначиваете меня, чтобы я перед полузнакомым человеком начала критиковать наше правительство. - А у тебя такого желания нет? - Представьте себе. - Похвально. Лояльные граждане – основа нашей политической системы. Что же касается меня, я не уверен, что меня в нынешней политике меня всё устраивает. - Это ваши проблемы. Если бы к этому располагали обстоятельства, папа сказал бы, что я молодчина, показал бы мне большой палец или на худой конец просто одобрительно бы хмыкнул. Вместо этого он просто опустил глаза, и по едва уловимой гримасе, скользнувшей по его лицу, я поняла, что сказала всё правильно. - Да уж – мои, - не стал спорить мой собеседник. – Но это не исключает того, что я имею право делиться ими с окружающими. Я пожала плечами: хочет делиться – пусть делиться, только я-то тут при чём? - Больше всего мне не нравится жёсткость здешних законов. И ты лишний раз подтверждаешь моё ощущение. Слишком уж вы здесь все запуганные. С тех пор, как я вернулся на Землю, каждый раз одно и то же: стоит мне только заговорить с кем-нибудь о политике, от меня все шарахаются, словно от прокажённого. - А это потому, что вы слишком уж похожи на провокатора. Поставьте себя на место своего собеседника. Подходит к вам одетый в камуфляжную форму дядя серьёзных габаритов и начинает говорить крамольные вещи о правительстве. Вы бы сами стали с таким человеком откровенничать? Андрей Павлович улыбнулся: - Не спорю, уела. Общение само собой застопорилось. Вскоре Андрей Павлович попрощался. Маме галантно поцеловал руку, с папой обменялся крепким рукопожатием, даже Саньке рассеянно кивнул. Потом он снова повернулся к папе: - Вадим, если ты не против, Анастасия Вадимовна меня проводит. Его голос прозвучал очень странно: не вопросительно, не полувопросительно, а с нажимом, словно он заставлял папу, а не просил. Я знаю папу десять лет, всё то время, что я живу, и я сразу сообразила, что сейчас произойдёт. Папа очень не любит, когда его к чему-то принуждают. Даже приказы своего непосредственного начальства он исполняет без особого удовольствия, а уж когда в его собственном доме начинает распоряжаться полузнакомый мужик… Я поспешно вскочила со своего места: - Пап, всё в порядке, я провожу. - И тихо, одними губами, шепнула. - Так надо! На самом деле мне это было не нужно, я всего лишь хотела предотвратить ссору здоровых взрослых мужчин, которая имела все шансы вылиться в солидную потасовку. Мы вышли в прихожую. Пока я копалась с замком, я чувствовала, что Андрей Павлович стоит у меня за спиной и даже вроде бы чувствовала у себя на плече его дыхание. Когда же дверь была открыта, папин сослуживец сделал шаг к выходу, и я с недоумением подумала, что такого быть не может. Неужели он просто-напросто уйдёт? Он ушёл. Но перед этим, проходя мимо, на несколько секунд остановился рядом и проникновенно прошептал в самое ухо: - Удачи в твоей новой школе, Настенька! Это очень серьёзное заведение. Пожалуй, самое серьёзное на нашей планете. Бы